Джон Норман - Король Страница 15

Аброгастес протянул псу кусок мяса.

Огромная голова осторожно поднялась. Пес аккуратно взял мясо, положил его на помост, прижав лапой, и начал рвать белыми клыками.

Аброгастес почувствовал, как к его сапогу вновь прижалось теплая щека.

— Господин! — прошептал робкий голос. Цепи еле слышно звякнули по деревянному помосту.

Аброгастес взглянул влево.

— Приветствую тебя, крошка Гута, — ухмыльнулся он.

Слева от него лежала хрупкая, обнаженная черноволосая женщина с темными глазами и высокими скулами. Ее сдерживала тяжелая цепь, прикрепленная к кольцу в помосте. Цепь была слишком прочной — она могла бы легко выдержать даже рогатого сорита. И ошейник на шее Гуты был необычно массивным и тяжелым для женщины, с огромным замком. Фигура Гуты заметно улучшилась из-за режима, установленного надсмотрщиками со времени ее пленения на Тенгутаксихай.

— Я голодна, господин, — прошептала она.

— Что? — переспросил Аброгастес.

— Меня не кормили целый день…

— Значит, ты хочешь есть?

— Да, господин.

Она умоляюще смотрела на Аброгастеса. Его лицо исказилось от гнева, и Гута опустила глаза.

Некогда Гута была жрицей, священной девой, прислужницей обрядов тимбри.

Некоторые считали, что именно под ее влиянием Ортог поддался искушению встать на путь мятежа и раскола. Как исторический факт такое толкование кажется излишне упрощенным, если учесть энергию и тщеславие самого Ортога. С другой стороны, не вызывает сомнений то, что предсказания Гуты, ее пророчества и явленные «знаки» сыграли свою роль, распалили тщеславие Ортога и побудили его порвать с дризриаками.

Во время похода на Тенгутаксихай она попала в руки Аброгастеса.

Гуте не удалось подчинить Аброгастеса своему влиянию — такие мужчины редко поддаются на это.

Ее вина, двуличность и лживость стали явными.

На Тенгутаксихай она прокляла своих богов. Только объявив себя рабыней, она ухитрилась избежать смерти, и то, вероятно, временно.

Гута хорошо понимала, что ее жизнь висит на волоске, который держит в руках Аброгастес, считая ее виновной в отступничестве Ортога.

Она страстно желала угодить хозяину — не только для того, чтобы остаться в живых, но и из-за странных ощущений внутри — глубокой беспомощности, незнакомых порывов, настойчивых желаний, усердия и мольбы, возбуждения, которое и теперь мало-помалу нарастало в ней, медленно и неумолимо, как поднимается вода во время прилива.

— Ладно, я, может быть, брошу тебе кусок мяса на пол, — сказал Аброгастес, в руке которого еще оставалось два куска.

Его голос напугал женщину.

— Рабыня была бы благодарна за это, господин, — ответила она.

— Не трогай его руками.

— Да, господин.

— Встань на четвереньки, — приказал он, указывая на помост перед своей скамьей. — Вот сюда.

— Да, господин, — она приподнялась на четвереньки так, что цепь лязгнула по полу, и выступила перед скамьей.

— Ты готова?

— Да, господин.

Он быстро бросил мясо на доски помоста.

Рабыня попыталась наклонить голову, но тут же с воплем отшатнулась. Послышался громкий звон цепи, ворчание, скрежет когтей по дереву. Всего в дюймах от ее головы внезапно оказалась раскрытая чудовищная пасть свирепого пса Аброгастеса.

Оскалив зубы, пес стоял над куском, не сводя глаз с рабыни. Когда она уползла на свое место, слева от скамьи, пес подхватил мясо и унес.

Гута опустилась на колени слева от Аброгастеса, дрожа и задыхаясь.

Аброгастес рассмеялся, забавляясь смущением рабыни.

Те, кто был свидетелями его шутки, тоже взорвались грубым хохотом. К ним присоединялись остальные — те, кому только что объяснили, в чем дело.

Смех звучал все громче. Мужчины постепенно возвращались к еде.

Гута взглянула Аброгастесу в глаза и тут же испуганно опустила голову.

Она знала, что Аброгастес ненавидит ее, но иногда в его глазах она улавливала некое выражение, по-видимому, злившее самого Аброгастеса, которое наполняло Гуту странными чувствами, давало слабую надежду и ощущение возможной силы. Она замечала, что порой Аброгастес смотрит на нее с острым желанием. В таких случаях она пыталась выпрямиться или наоборот, изящно выгнуть тело у его ног, чтобы выглядеть более красивой и соблазнительной. Иногда Аброгастес бил ее или давал пинка.

«Помни о своем ошейнике, грязная сука», — говорил он, и она не осмеливаясь ответить, только опускала голову. Аброгастес уходил, оставив ее стоять на коленях или лежать — брошенную, забытую, полностью осознающую тяжесть своего ошейника. Гута хотела, чтобы он хоть изредка вспоминал о ней. Она знала, что влюблена. Но какой неслыханной дерзостью могло показаться это чувство у простой рабыни! Какой беспомощной делали ее чувства!

— Встань поближе, на колени, милашка Гута, — позвал Аброгастес и стукнул ладонью по краю скамьи.

Она подползла поближе, пока не оказалась совсем рядом со скамьей.

Он приподнял огромный замок ошейника, дужки которого входили в прочную петлю и одно из звеньев тяжелой цепи, спускающейся между грудями женщины перекинутой через бедро тяжелой петлей, ведущей к кольцу слева от помоста.

Аброгастес небрежно выпустил замок из пальцев и взглянул на женщину.

— Ты создана для цепи и ошейника, — произнес он.

— Да, господин.

— Скоро начнется весна, — задумчиво произнес он, — каменные ливни закончатся.

— Да, господин.

— Тогда львы вновь выйдут из логовищ.

Так он напомнил о кораблях, которые у варваров назывались «львами».

— Ты была жрицей, священной девой, — произнес он.

— Да, господин.

— А теперь стала простой рабыней.

— Да, господин.

— Но ты все еще, насколько я понимаю, девственница?

— Господин еще не счел нужным лишить меня девственности, — пробормотала она.

— Или отдать тебя конюхам, как он может поступить, — добавил Аброгастес.

— Нет, господин… — умоляюще прошептала она.

— Куда, по-твоему, пойдут львы на охоту этой весной?

— Я не знаю, господин, — испуганно сказала она. Аброгастес откусил мяса от оставшегося в руке куска и начал неторопливо жевать.

Женщина следила за ним, почти теряя сознание от голода.

— Так ты голодна? — спросил он.

— Да, господин! — быстро ответила она.

Он оторвал клочок мяса от большого куска и протянул рабыне, но как только она осторожно и благодарно взяла его, выдернул мясо из ее рта.

Он положил мясо себе в рот, тщательно разжевал и проглотил его.

На глазах рабыни выступили слезы.

— Тебе нравятся твои ошейник и цепь? — осведомился Аброгастес.