Дункан Мак-Грегор - Чужая клятва Страница 15

Казалось, Иава уже не дышал. И в темноте видна была мертвенная бледность его тугих щек. Но темные густые ресницы все же чуть подрагивали; киммериец осторожно поднял голову приятеля, зачем-то подул на его лоб, потом достал из его сумки запечатанную бутыль, вытащил из нее пробку, и, пальцем раздвинув зубы шемита, влил ему в рот пива. Шемит, все еще пребывая в беспамятстве, зачмокал губами, но предложенный приятелем напиток проглотил и же приоткрыл рот в ожидании следующей порции. Усмехнувшись, Конан убрал бутыль — такой больной может ставить их обоих вообще без пива! С трудом приподняв здоровенную тушу спутника, он взвалил ее себе на плечо и, воздавая хвалу Крому, одарившему его недюжинной силой, медленно пошел к выходу.

Как видно, Кром, который весьма редко удостаивался похвалы юного варвара, был доволен, ибо ни одной гадости более не встретилось на дороге Конана, и до лаза, ведущего наверх, он добрался быстро и без ненужных приключений.

Вывалив Иаву на землю, киммериец с наслаждением вдохнул чистый предвечерний воздух; огненный глаз Митры, готовясь опуститься за горизонт, потускнел, мимо него плыли на легком западном ветре светло-серые пухлые тучи, и небо, подобное им по цвету, казалось такой же тучей, только огромной, растекшейся по всему миру… Сидя на теплой еще земле рядом с неподвижным телом шемита, Конан смотрел в это небо, рассеянно жуя хлебную корку, и вновь вспоминал Мангельду. Но образ ее, еще утром такой ясный, сейчас почему-то едва проявлялся в воображении варвара: черты были зыбки, расплывчаты, и ему никак не удавалось восстановить их в памяти, а тонкий изящный силуэт колебался, чуть подрагивая, как колеблется и дрожит в воздухе дыхание костра. И только тоску, исходящую из глаз ее, Конан помнил отлично — словно и тоска вместе с клятвой перешла к нему по наследству. Хорошенькое наследство! Киммериец усмехнулся невесело, качнул головой. Надо же было именно ему наткнуться на Мангельду, едва живую от невероятной тяжести боли и долга… Видно, и впрямь боги пересекли их пути в горах Кофа, ибо кроме Конана никто не принял бы на себя чужую клятву, которая, к тому же, сопровождалась всевозможными неприятностями: и дальняя дорога, ни разу не совпадающая с прямым и людным трактом, а проходящая по горам, лесам, топям и самому морю Запада; и риск, поджидающий всякого путника, всякого бродягу в любом его путешествии; и сомнительная честь сразиться с полудемоном-полуобезьяной — варвар предпочел бы, честно говоря, кого-нибудь попроще, да вот хоть десяток-другой разбойников либо солдат… И нельзя забывать еще про обратный путь! Мало добыть вечно зеленую ветвь маттенсаи — потом надо доставить ее двум ребятишкам, что живут почти на другом краю земли от моря Запада!

От последней мысли Конану стало дурно. Он совсем забыл о конечной цели своего предприятия. Тащиться в неведомый нормальному человеку Ландхаагген? Через Кезанкийские горы, через тундру, а там — вечная мерзлота, снега и льды, бр-р-р… И попробуй в этой мрачной и холодной пустыне отыщи деревню антархов! А что, если к тому времени малыши погибнут?

Давно киммериец не испытывал такой досады на самого себя. Дурень! Истинно дурень! Как можно было не подумать о том, что отобрать у Гринсвельда маттенсаи — лишь половина дела… В ярости Конан несколько раз сильно ударил себя в грудь, громко предлагая Крому как-нибудь наказать неразумного сына своего — но лишь далекий шум донесся до его ушей, и было то согласие киммерийского бога или нечто иное, понять он не мог. Посидев пару вздохов молча, сверля взглядом низкую рыхлую тучу, плывущую, казалось, всего-то в сотне локтей от него, варвар вдруг словно очнулся. Он прислушался к себе, с удивлением ощущая бурление в желудке, недоверчиво хмыкнул, но разбираться не стал, а быстро извлек из мешка ломоть хлеба и уплел его, ибо хотя он и пообедал довольно плотно всего один короткий переход под землей назад, но от переживаний у него разыгралось чувство голода, а голод — это тот бог, которому Конан всегда потворствовал и был готов приносить ему жертвы хоть дюжину раз на дню. Правда, бог сей предпочитал обычно нечто более существенное, нежели хлеб, но сам варвар считал, что привередничать не стоит. Бывают в жизни моменты, когда и простой хлеб кажется лакомством…

— Пи-ить…

Слабый тонкий голос достиг ушей киммерийца. Он оглянулся на Иаву. Тот лежал все в той же позе, в какой был сброшен на землю варваром, но бледные щеки его значительно порозовели, и губы окрасились в обычный свой цвет. Вот только глаза, поблескивающие тускло из-под полуприкрытых век, были пусты. С изумлением заглянул Конан в их бессмысленную черноту, надеясь заметить хотя бы искорку прежней насмешливости или хотя бы наглости. Но печать далеких миров как маска лежала на лице шемита, отражаясь и в зрачках его. Варвар быстро выхватил из его сумки бутыль с пивом и, сам глотнув лишь раз, остальное начал аккуратно вливать в чуть приоткрытые губы приятеля. Когда в сосуде оставалось уже не более четверти, Конан, не спускавший пристального взгляда с окаменевших черт Иавы, узрел вдруг хитрый огонек, мелькнувший между щеточек ресниц. Он тут же заткнул бутыль пробкой и уселся, скрестив ноги, рядом с тушей спутника.

Киммериец уже подозревал, что дело тут нечисто — прежде не приходилось ему встречать умирающих, способных вылакать столько пива за раз, а потому он решил восстановить справедливость, то есть шемиту более ни глотка не давать — пусть утоляет жажду простой водой, коей здесь, в горах, сколь угодно. Если хорошенько поискать… По правде говоря, Конан не был уверен в том, что хитрый огонек в глазах спутника ему не померещился, но наказание отменять не собирался. К тому же, вполне возможно, что укушенный неведомой тварью Иава в скором времени отправится на Серые Равнины, и тогда никакого пива, да и воды, ему не потребуется вовсе. Смерть так близка, она всегда рядом; из мрачного царства Нергала тянутся ее длинные руки, шарят жадно по земле в поисках новых жертв, и находят — каждый миг находят. Может, маленький вонючий монстр, на коего имел неосторожность наступить шемит, и есть посланец Серых Равнин?

Конан потряс головой, прогоняя странные, несвойственные ему размышления о смерти. Он знал о ней немного, но того, что знал — с самого раннего детства — было вполне достаточно, чтобы не стремиться на Серые Равнины, но и не бояться туда попасть. Только бы смерть оказалась достойной — в бою, от руки сильного и отважного врага, с которым ты дрался до последнего вздоха, но он поразил тебя в сердце, а потом выпил за тебя кружку доброго крепкого вина в какой-нибудь захудалой харчевенке… Кром… Жаль, если Иаве суждено погибнуть иначе. Конан, напрочь уже позабывший про хитрый огонек, с сожалением посмотрел на шемита и… и кулаки его мгновенно сжались от ярости, а литые мышцы напряглись и дрогнули под кожей.