Терри Донован - Город кошек Страница 15

Конан расхохотался. Он даже представил себе как прыгает перед Орузом и сотоварищами, корчит жуткие гримасы, а они глядят не него с полнейшим непониманием.

— Они же не дети… — наконец удалось произнести ему сквозь приступы смеха. — Разве можно напугать взрослых мужчин?! Да еще таких, какие перевидали многое, что другим и не снилось!

— У каждого есть свои страхи, — сказала Лилува, не разделяя буйного веселья киммерийца. — Надо только найти их. Ты же знаешь своего атамана. Напугаешь чем-нибудь его, а друзья последуют его примеру.

Конан хохотнул последний раз.

— Ты серьезно?

— Ну, конечно! Я же не предлагаю испугать его как маленького ребенка, скорчить ему жуткую гримасу и показать козу! У взрослых свои страхи, подумай, наверняка, ты сумеешь найти слабое место атамана. Я ведь сумела найти твое слабое место…

— Что? — Конан приподнялся с ложа. — Ты что хочешь этим сказать?

— Думаю, теперь ты имеешь право знать правду. Правду о том, что случилось ночью… — объяснила Лилува. — Ты ведь ощущаешь в своих воспоминаниях провалы, недосказанности. Тебе кажется, что твоя голова не полностью принадлежит тебе. Я знаю об этом. И я бы не стала травить тебя соком черного лотоса, если бы не знала, что последствия обратимы.

И Лилува рассказала о том, что Конан не помнил. Правду о том, что случилось нынче ночью.

Это не сильно ему понравилось, лицо его приобрело сначала изумленное, потом гневное выражение, он очень не любил, когда им действовали как марионеткой. Тем более, в буквальном смысле. Мышцы его вздулись буграми, а пальцы так плотно обхватили рукоять меча, что костяшки побелели.

Но он быстро взял себя в руки. Достаточно того, что он был глупцом в помраченном состоянии, не следовало продолжать оставаться им в полном сознании.

— Но почему именно я должен защищать город? С какой стати? Что, твои люди настолько слабые воины, что не сумеют противостоять жалкой горстке казаков?

— Я бы так не сказала. Они отнюдь не выглядят жалкой горсткой. Но не в этом дело. Просто я не желаю убивать их. Это низко и неблагородно. Кроме того, лично мне ужасно неприятно пачкаться в чьей-то крови. Потом, я знаю, мне будет несколько лет тошнить при виде мяса, ты можешь не беспокоиться, выбора у тебя все равно нет, если ты, конечно, не самоубийца. Тебе придется защищать город, хочешь ты этого или нет…

Конан не сразу понял, о чем толкует Лилува. Но когда перед глазами вдруг все поплыло, а в животе появилось чувство, что в него воткнули тонкий ножик-пилку и стали медленно водить им, вырезая отверстие, Конан вскочил с ложа, потянувшись к мечу, и неожиданно обнаружил что ноги больше не принадлежат ему. По крайней мере, полностью. Они все еще были соединены с ним, и он даже мог шевелить ими, но они перестали его слушаться.

— Ах, Конан, как я хотела бы, чтобы у меня не было нужды убивать тебя!.. — произнесли губы Лилувы, вдруг оказавшиеся у самого лица киммерийца.

— Что это? — с огромным трудом сумел он выговорить — рот тоже отказывался ему повиноваться.

— Да все тот же черный лотос, — сказала Лилува. — Все зависит от того, в какое время его сорвали. Лишили связи с водой и землей. Утром, вечером, в полдень или в полночь. Свойства черного лотоса весьма разнообразны, иногда он даже может служить любовным зельем. Еще, конечно важно, как его приготовить. Но тебе, пожалуй, все это уже ни к чему…

— Ты… ты хочешь убить меня? — спросил Конан.

Лилува фыркнула и всплеснула руками.

— Ну, наконец-то, догадался, умница! — Она даже вскочила в возмущении. — Ты что, идиот? Я уже сказала, что не хочу убивать тебя… Но ты должен мне одну услугу…

— Хорошо, я окажу тебе эту услугу. Как ты сказала, у меня все равно нет выбора, — произнес Конан, собрал остатки сил и поднялся, опираясь на меч.

Лилува побледнела — она не ожидала, что после такой дозы человек вообще сможет двигаться, но все равно протянула киммерийцу маленький пузырек с зеленоватой жидкостью.

— На, прими это… Но учти, что это всего лишь первая часть противоядия. Ты избавишься от боли, но только на полдня. К вечеру ты умрешь, если я не дам тебе вторую часть. А я дам ее тебе только, если ты выполнишь условие…

Конан взял пузырек и усмехнулся.

— Думаю, хуже уже не будет, — заявил он и выпил содержимое одним глотком. Жидкость пролилась по пищеводу внутрь и мгновенно растворила ножик-пилку. Ноги снова обрели способность двигаться.

— Я заставлю казаков уйти. Но мне понадобятся твои люди. Если они сумели обмануть меня, то почему бы им не обмануть и казаков. На ум они слабы, хоть и быстры на руку. И я знаю самое слабое место атамана. Вот мы этим и воспользуемся! Мы выйдем навстречу казакам и заставим их бежать от города, только пятки сверкать будут!

— Но, Конан, это же всего лишь слуги. Что они, по сравнению с казаками? Кроме того, их жизни дороги мне. Они много для меня значат.

— Обещаю, они не пострадают, — как можно тверже сказал Конан. Он не был абсолютно уверен в этом, но, в конце концов эти люди всего лишь рабы, так что особой беды в их гибели не будет. Главное, чтобы она не была напрасной.

— Идемте же! Казаки не станут слишком долго ждать! — поторопил Ханфий.

15

Казаки! Эти пришлые люди, неизвестно ради какой прихоти так удалившиеся от родины, скакали на горячих татарских конях по кругу, подняв вверх пики и что-то выкрикивая. Со сторожевой башни справа от городских ворот их было видно как на ладони.

— Что они кричат, Конан? — спросила Лилува.

Конан огляделся и заметил, что взгляды всех стражников в пределах видимости направлены на него. И он сразу понял почему. Они видели его в казацкой одежде — и теперь нисколько не сомневались, что он лазутчик.

— Они кричат, чтобы евнухи этого города нас боялись. Они не трогают евнухов. А поскольку в городе никого, кроме евнухов нет, никто и не пострадает. А еще кричат, чтобы девки принарядились, ибо они, казаки, любят срывать красивую одежду. А доброе семя казаков даст добрые всходы…

— Варвары! — взвизгнул Ханфий. — Варвары!

— Ты уверен, что они кричат именно это? — засомневалась Лилува. — Мои уши слышат, кажется, только пару-тройку слов, не больше. И как это они умудряются втиснуть в три слова столько смысла?

— Варвары, — пожал плечами Конан, широко ухмыляясь.

Ханфий принялся говорить о кровожадности казаков, о том ужасе, который испытывает перед их неумолимой жестокостью, еще о каких-то страхах, но ни Лилува, ни, тем более, Конан особо не прислушивались к его речам.

Лилува поманила одного из слуг, бледного полноватого молодого человека, безбородого и безволосого, с маленькими свинячьими глазками и тонким красным ртом, похожим на кровавую рану.