О ней и о ней - Дмитрий Старицкий Страница 16

Срубов пригляделся - черви.

Колоннами ползут на машину, мягкие красные черви. Ножи их режут и режут. Сырое красное тесто валится под колеса, втаптываются в землю. Чекисты не отходят от ножей.

И вдруг черви превращаются в коров. А головы у них человечьи. Коровы с человечьими головами, как черви ползут и ползут. Автоматические ножи-диски не успевают их резать.

Чекисты их вручную колют ножами в затылки. И валится, валится под машину красное мясо.

А у одной коровы глаза - СИНИЕ-СИНИЕ, и хвост - золотая коса человечья. Лезет к Срубову.

Срубов ее между глаз Ножом.

Нож увяз. Из раны кровью и мясом так и пахнуло в лицо.

Срубову душно. Он задыхается.

Падает.

А над ним грохочет машина. А над машиной красный тяжелый бархатный флаг трепещет как в бурю.

А корова с синими глазами склонилась над ним и лижет его лицо мягким языком - жалеет.

Срубов кричит в ужасе:

- Мама!!!

Сцена 69. Квартира Срубова. Павильон. Ночь. Зима.

Срубов кричит в ужасе:

- Мама!!!

На столике возле кровати в тарелке две котлеты, кусок хлеба и стакан молока.

Срубов смотрит на столик и плаксиво кричит:

- Мама, мама, зачем ты мне поставила мясо?!

Но старуха спит и его не слышит. Срубов снова:

- Мама!

Против постели трюмо. В нем бледное лицо с острым носом.

Огромные испуганные глаза, всклоченные волосы и борода. Срубову страшно пошевелиться.

Шаркает больная нога маятника. Хрипят часы. Срубов холодеет, примерзает к постели, дергаясь при каждом ударе часов. Они бьют три раза.

Двойник напротив. Бездушный взгляд настороже. Он караулит.

Срубов снова хочет позвать мать. Но голоса уже нет. Получается хриплый шепот, обрывающийся сипом:

- Мама!

И тот, другой в зеркале, тоже беззвучно шевелит губами.

Сцена 70. Квартира Срубова. День. Зима.

Мать Срубова, бледная старуха, с черными глазами, в черном платье и черном платке в темной прихожей говорит сыну:

- Андрюша, Ика Кац расстрелял твоего папу, и ты сидишь с ним за одним столом?

Андрей ладонями рук ласково касался лица матери, шептал:

- Милая моя мамочка, мамулечка, об этом не надо говорить. Не надо думать. Дай нам еще по стакану кофе.

Поцеловал щеку и пошел в столовую.

В столовой Ика Кац чувствовал себя неудобно и потому постоянно говорил, позванивая ложечкой в стакане, внимательно разглядывая свою руку.

Красноватую, всю в рыжих волосах, в синих жилах, опуская рыжую кудрявую голову, наклоняясь над дымящимся кофе, вдыхал его запах - крепкий, резкий мешающийся с мягким запахом молока:

- Никак нельзя было не расстрелять. Старик твой организовал “Общество идейной борьбы с большевизмом” - ОИБ. Мечтал о таких ОИБах по всей России, хотел объединить в них распыленные силы интеллигенции, настроенной антисоветски. Во время следствия называл их оибистами...

Сцена 71. Расстрельный подвал в другом городе. Павильон. Ночь. Зима.

Перед расстрелом, раздеваясь в сырой духоте подвала, Павел Петрович Срубов говорил Кацу, руководившему расстрелом:

- Исаак, передайте Андрею, что я умер без злобы на него и на тебя. Я знаю, что люди способны ослепляться какой-либо идеей настолько, что перестают здраво мыслить, отличать черного от белого. Большевизм - это временное явление, припадок бешенства, в который сейчас впало большинство русского народа.

Голый чернобородый доктор наклонил голову набок в вороном серебре волос, снял очки в золотой оправе, отдал коменданту. Потер рука об руку и шагнул к Кацу:

- А теперь, Ика, позволь пожать твою руку.

И Кац не мог не подать руки доктору Срубову, глаза которого были как всегда ласковы, голос которого был, как всегда, бархатно-мягок:

- Желаю тебе скорейшего выздоровления. Поверь мне, как старому врачу, поверь, как верил гимназистом, когда я лечил