Заповедник "Неандерталь". Снабженец (СИ) - Старицкий Дмитрий Страница 17

К моему, наверное, сожалению, никаких дорожных разбойников мы не повстречали. И опробовать свой ««маузер»» мне не довелось.

А вот ««окно»» для такого длинного обоза пришлось удерживать вдвоём. Мало того, что обоз длинный. Так он еще по лесному просёлку не шибко скоростной.

Василиса, когда я ей за ужином расписывал картины будущего совместного хозяйства в Крыму, положила вилку на стол со стуком.

- Какое совместное хозяйство, Дмитрий Дмитриевич, может вообще быть? Когда ты мне даже предложения не сделал.

И смотрит строго своими синими брызгами.

- Ну, считай, что я сейчас его делаю, – ответил несколько смущённо.

- И под венец поведёшь? – спросила с подозрением.

- Поведу, – ответил я. - И подарок я тебе, как невесте, привез – швейную машинку.

И был моментально активно зацелован прямо в вагоне-ресторане под удивлённый взгляд кухарки.

А уж как ночью меня любили…

Наутро, скорее всего от кухарки, вся округа знала, что Василиса-бобылка замуж выходит. За пришлого барина.

Тарабрин просто светился от хорошего настроения.

- Крайнюю теплушку, что под золотом была, бери себе под склад имущества для будущего твоего маетка. Тебе всего много чего понадобиться. А от меня подарки еще впереди будут. И это… Ваньку-лошадника к себе забирай. Он у графа Орлова-Чесменского в имении в первых конюхах ходил. Я его после эмансипации крестьян к себе соблазнил переехать всего три года назад. Он пока холостой, но вроде как справную девку себе присмотрел уже. Вот вас вместе и повенчаем на ярмарку.

- Меня с Ванькой? – прикололся я.

- Нет. Тебя с Василисой и Ваньку с его пассией.

- Тогда путь он, пока в Крым я не перебрался, у тебя при лошадках побудет. Осчастливь человека. Заодно пусть и за моей кобылкой присмотрит. Чем он у тебя раньше занимался?

- Свиней забивал и на рынке в Москве мясом торговал.

- Двадцатого века, значит, не боится. И паспорт имеет? Тогда, если всё по уму делать, то мы с ним еще в девяностые смотаемся. В то горькое время, когда племенных лошадей по цене мяса продавали. И владимирских и советских тяжеловозов. Эти не хуже волов воз потянут.

- Как знаешь, - согласился со мной Тарабрин. – Но на охоте я Ваньшу с тобой рядом поставлю. Привыкайте друг к другу.

В первый день большой охоты я расстрелял полсотни патронов, но убил всего одного гуся. Хотя, казалось бы, летят птицы просто толпами и промахнуться невозможно в принципе. Но вот, поди ж ты…

Ванька, со мной в одной лодке охотился. Стрельнул из своей тульской двудулки, дай бог, десяток раз, но затрофеил пяток гусей. И смотрел на меня с некоторым превосходством.

- Трех еще не достать нам, барин, – сокрушался лошадник, - в густые камыши упали.

Я считал себя вполне опытным охотником. Но современные мне дикие гуси вели себя совсем иначе, имели совсем другие повадки. И охотились на них мы в моём ««осевом времени»» совсем по-другому. Маленькие косяки гусей у нас в ХХ веке перелетали.

- Как это у тебя так ловко получается? – удивился я, когда мы всех своих битых гусей из воды выловили.

- Торопишься ты, барин, - выдал мне характеристику напарник, - Мне так невместно. Патрон дорог. Батька покойный за каждый промах сёк меня безбожно. Вот и выучил.

Но больше всего птицы набили крестьяне с луками и стрелами. У тех вообще промахов не было. Ванька сказал, что летом они так, походя, фазанов стрелой бьют. Птичьего мяса всем хочется, а дома держать кур – так ястребы не дремлют, так норовят всех утащить. Вот и не рискуют больше.

Не был я на этой охоте добытчиком знатным. Хоть и имел самое навороченное помповое ружьё. И это меня несколько расстраивало.

Вечерами, как водится - костёр, водочка, жареный на вертеле гусь и охотничьи байки. И многочисленные сожалительные вздохи, что гусь нынче не тот уже пошел. Раньше его можно было просто подойти и палкой бить. Деды так и делали, в первые года жизни на Беловодье.

Понятно стало, почему и ярмарка после большой охоты. Битого гуся везли возами и продавали всего по три медяхи за тушку в три кило. И не столько на мясо гусей покупали, сколько на пух и перо. Но продавали дичь только целой тушкой.

Медные монеты были боспорского образца – с осетром на аверсе. Все же непонятно мне, чего так боится Тарабрин археологов будущего. Они если чего не понимают, что не укладывается в их теории – в запасниках прячут и народу не показывают. Как и понятные всем собрания античной эротической терракоты и росписи на керамике.

Я свои трофеи Василисе отдал. Пожелал, чтобы мне запекли гуся с яблоками. И жир, вытопленный с него собрать – зимой от обморожения пригодиться. И не только морду лица от мороза мазать, но и обувку кожаную им от воды предохранить. Остальных двух закоптить после засолки.

За специями пришлось опять в Москву ««осевого времени»» мотаться. Тут с ними бедно. Соль, лук да чеснок. Еще петрушка с укропом. И вроде всё. Даже лаврушки не видно, хотя в моём времени растут эти кусты в Крыму как сорняк.

И кукурузных полей я тут не заметил. Как и помидоров с подсолнечником – шифруется проводник. Колумба ему жалко. Хорошо хоть огурцы с капустой есть, которые на Русь вроде как с византийскими попами только пришли.

Ладно, подождём маленько, в Крыму я сам себе хозяин буду.

Зато арбузы продавали только фурами. За две серебряные монеты - фура. Помню, в моем детстве на Волге деды рассказывали, что фура арбузов при царе стоила всего рубль. Судя по весу, эти две боспорские серебрушки были царскому рублю равны. Оно понятно – бахча не у всех. Ее же караулить нужно. Хотя бы от волков. А не в каждой семье можно выделить на то в страду работоспособного человека. Пусть и пожилого ««деда бахчевного»».

Василисе из своей Москвы привез подвенечное платье из пафосного салона на Садовом кольце. За 900 у.е. Цвета чайной розы – ну не девочка же она, чтобы замуж выходить во всём белом и с фатой, которая у русских, как западный флёр-д’оранж – символ невинности. Лиф богатый с вышивкой гарусом, стразами и искусственным жемчугом. Юбки пышные на кринолине, до пят - как тут и положено. А чтобы декольте задрапировать взял отрез газового муслина той же расцветки, только чуть-чуть темнее. А то Васька наотрез откажется в храм идти с голыми плечами. Я ее уже немного изучил.

Можно было и какой мастерице в Москве пелеринку из макраме для Васьки заказать. Да возиться не захотел. Машинка швейная есть – пусть сама свой синдром невесты обслуживает. К тому же пелерина закроет часть красоты жемчужной вышивки лифа.

Перевезли нас через пролив паромщики на плоскодонках, на которых руду железную с крымского берега поставляют кузнецам. Меня, Ваньку, и еще троих тарабринских помогальников. С лошадьми. Обратный путь оговорили с ними и через неделю они будут нас ждать в бухте.

Нас пятеро и семь лошадок – две вьючные. Припасов на неделю, не больше. Хоть под вьюк взяли арденов, но все равно больше 150 килограмм ему на хребет не повесишь. Но и это в полтора раза больше обычной лошадки. Моя донская рыжуха максимум что потянет – это два вьючника по 50 кило. Кстати фанерные вьючники я притащил из своего ««осевого времени»» с экспедиционной базы Академии наук. Дешево. Списанные уже по времени эксплуатации, но это по дате, а так - мало юзаные. Каждый арден тащил четыре таких вьючника и палатку сверху. С кошмой. Вьючники были нагружены на две трети, так что шли мерины легко.

Я на своей Рыжухе верхом, на английском седле. Спутники мои седлали что-то вроде драгунских седел с высокими луками, на которые они вешали ружья. Один я, как казак, с ««мосинкой»» наискось через плечо. (Ремингтон к вьюку приторочен).

Выехали мы на разведку местности. Своими глазами глянуть, ногами потоптать, да и кроки составить. Карты из моего времени тут не катят – всё за сорок тысяч лет тут сильно поменялось. Особенно береговая линия. Да что за такое длительное время говорить, когда античный греческий город Фанагория, основанный за полтысячи лет до Рождества Христова, в моём ««осевом времени»» наполовину под водой Таманского залива. Вот и гадай: то ли море поднялось, то ли земля опустилась.