Марк Сиддонс - Избранница ночи Страница 17

Иногда они проделывали то, что повергло в уныние несчастного Сапара, иногда, наоборот, Лабес прикидывался продавцом камней, и, когда они с хозяином были заняты осмотром товара, вдруг появлялась Соня, отвлекавшая купца, а неожиданный приход Гертли завершал представление. Но таким делами они обычно занимались в маленьких городках, потому что их надо было покинуть сразу же, чтобы не стать жертвой преследования местной стражи. В больших же городах, где поле деятельности было гораздо более обширным, они задерживались подольше, и посещение ювелиров оставляли напоследок, когда уже принималось решение покидать место.

Соня уже «поднабралась» опыта, и Лабес решил провернуть сложное дело, потребовавшее особенно тщательной подготовки. Он долго втолковывал что-то девушке, а по вечерам на постоялом дворе придирчиво проверял, как она усвоила его уроки. Потом на рынке были куплены несколько париков, богатый набор красок и несколько тонких кисточек…

Лабес остался весьма доволен, однако больше рисковать не пожелал — для мошенничества подобного рода приходилось проводить слишком серьезную подготовительную работу, и оно было значительно более опасным, чем их обычные трюки. В больших городах Соня обычно играла роль наложницы, которую Лабес «продавал» какому-нибудь богачу. Сначала девушка наотрез отказывалась участвовать в таких делах, но Лабес сумел ее уговорить, и она, скрепя сердце и покрываясь румянцем стыда, с трудом заставила себя в первый раз открыть грудь перед алчным взором купца, который желал предварительно убедиться, что предлагаемая ему красавица действительно так же хороша без покровов, как и в дорогих нарядах. Потом она проделывала это уже не смущаясь и по первому знаку своего якобы хозяина сбрасывала одежды, отчего большинство покупателей просто-напросто теряли рассудок. Обычно так и происходило: они начинали соображать только потом, когда все было уже кончено. Весь фокус состоял в том, что, пока покупатель приходил в себя от лицезрения прелестей предлагаемой ему девушки, Лабес успевал незаметно откинуть щеколду окна, а затем, получив деньги, уходил. Очередной сластолюбец, заперев дверь, бросался к предмету своего вожделения, но… С грохотом открывалось окно, и в комнате неожиданно появлялся разъяренный «брат» прелестницы.

— Мерзавка! Паскудная шлюха! Вечный позор нашего рода! — Огромного роста верзила набрасывался с тумаками сначала на нее, а потом обращал свое внимание на мужчину, у которого обычно в момент пропадало не только желание обладать этой красавицей, но и вообще отнимался язык и наступал странный паралич всех членов.

У гиганта кулаки были величиной с приличную дыню, несчастная жертва, несмотря на помутнение рассудка от смертного страха, прекрасно понимала, чем ей это грозит. Незадачливого сластолюбца для начала несколько раз трясли как грушу и весомо прикладывали к стене — но с определенной осмотрительностью, так, чтобы он не терял способности воспринимать происходящее,-— а потом обещали немедленно превратить в пищу собакам. Горестно рыдая, любитель красавиц умолял пощадить его и был готов отдать все, что имел при себе. Дело кончалось полюбовно, то есть в том смысле, что, расколотив в щепки пару стульев, гигант соглашался на отступное, а боящийся лишнего шума и огласки мужчина — а именно таких и подбирал хитроумный Лабес — трясущимися руками протягивал кошелек или мешочек с монетами, или, на худой конец, стягивал с пальцев дорогие перстни. После этого «брат» с «сестрой» исчезали тем же путем, каким гигант врывался в комнату, а предвкушавший наслаждение сластолюбивый богач начинал понимать, что пал жертвой мошенников, и проклинал тот момент своей жизни, когда впервые почувствовал влечение к женщине.

Соня, несмотря на то, что ей приходилось чуть ли не голой представать перед алчущими взорами похотливых мужчин, испытывала настоящее удовольствие, когда незадачливый любовник, частенько уже успевший скинуть с себя одежду, ползал у них в ногах, умоляя простить и никому не рассказывать о его проступке. Насладившись унижением несостоявшегося покупателя свежего девичьего тела, она, лениво натягивая на себя одежду, бросала Гертли:

— Прости его, брат, он невиновен…

— Невиновен?! — Гигант в показном гневе сжимал огромные кулачища.

— Виновен, виновен,— снова бросался в ноги, теперь уже ему, доведенный до последней степени ужаса богач.

«Экая свинья! — мстительно усмехалась про себя Соня.— Только и гордости, что какой-то червяк между ног болтается. Тоже мне, самец!»

Действительно, предмет мужской гордости к этому моменту уже не представлял собой ничего особенного, съеживаясь от пережитого до совсем уж неприличных размеров.

Итак, они получали свой барыш и исчезали из дома, но в городе оставались, и Лабес находил новые жертвы. Иногда он встречал на базаре или городской площади своего недавнего клиента и не упускал случая, чтобы заговорщицки не подмигнуть ему. Бедняга менялся в лице и спешил свернуть куда-нибудь в сторону. Осечек не было, если не считать одного случая, когда ополоумевший после удара о стену офицер стражи сорвал висевшую на стене саблю и бросился на обидчика. Все могло бы закончиться печально для «брата» с «сестрой», но Соня, схватив со стоявшего рядом с ней столика бронзовую тарелку, ловко метнула ее в размахивающего клинком голого вояку. Тарелка, вращаясь, попала тому чуть ниже живота; бедняга жалобно взвыл и согнулся пополам.

Опомнившийся Гертли кулаком вбил ему голову в плечи по самые уши. После этого случая из города пришлось поспешно убраться, и Лабес долго корил себя за то, что не предусмотрел такого стечения обстоятельств. Теперь, идя на дело, Соня брала с собой тонкий вендийский нож, который, как уже успели убедиться ее новые друзья, она умела метать с чрезвычайной, просто неестественной меткостью.

В остальном жизнь текла спокойно и даже, можно сказать, размеренно: переезды из города в город, приятное ничегонеделанье в гостинице, когда Соня целыми днями валялась на постели, лакомясь сластями и фруктами, а обожавший ее Гертли с ног сбивался, чтобы мгновенно выполнить каждое желание девушки, которое сумел прочесть в ее глазах. Как-то раз он попытался сказать ей о своих чувствах. Соня холодно отвернулась, сообщив, что все мужчины — свиньи и скоты, и если он хочет сохранить ее дружеское расположение, то пусть никогда впредь не смеет не то что упоминать, а даже подумать об этом. Гертли загрустил, и однажды девушка случайно услышала его разговор с Лабесом на эту тему. Она возвращалась из бани вместе с нанятой для нее служанкой. От малоподвижной жизни и неумеренного употребления сладостей Соня несколько располнела, и Лабес, когда заметил это, теперь в каждом городе нанимал специальную женщину, чтобы та водила Соню в восточную баню, где ей делали массаж.