Андрей Геласимов - Холод Страница 18

Двадцать два года спустя, оказавшись волей своей похмельной судьбы практически в том же месте, Филиппов очнулся на заднем сиденье чужого автомобиля. От неумолимо наступающей трезвости у него сильно болела голова. В глотке было так сухо, как будто изнутри ее проложили наждачной бумагой, щедро добавив туда еще и то, что осыпается со старой стекловаты. Похмелье никуда не исчезло. Оно притаилось, якобы испугавшись коньяка из чужой фляжки, но в итоге довольно нагло дало понять, что испуг был поддельным. Зато Филиппов знал теперь куда уходит детство.

– В задницу, – пробормотал он, сжимая скользкую от внезапно пробившей его испарины фляжку и упираясь уже осмысленным взглядом в нервный затылок Зинаиды.

«Крузак» Павлика в этот момент тряхнуло так сильно, что Филиппов подлетел на сиденье, а Зина вцепилась в ручку у себя над головой.

– Потише нельзя?

Прикрикнув на мужа, она обернулась к Филиппову.

– Что вы сказали?

– Хороший коньяк. Навевает… приятные воспоминания… Будешь?

Он протянул ей фляжку, но она неожиданно резко отстранила ее от себя.

– Нет, спасибо.

– Да ты не бойся, я не заразный. Просто выгляжу так.

– А вы, кстати, в курсе, – вмешался Павлик, – что Ричард Хеннесси, основавший во Франции этот коньячный дом, служил в ирландском батальоне короля Людовика Пятнадцатого и даже не был французом…

– Может, хватит уже о своей Википедии? – оборвала его Зинаида и заговорила наконец о том, что, очевидно, мучило ее всю дорогу и о чем до сих пор ей хватало силы молчать. – Ты мне скажи, она насовсем переехала? Вещей много с собой привезла?

Говорить об истории французского коньяка Павлику было явно приятней, однако семейный долг в лице уставшей и сердитой жены требовал от него обсуждения более насущных материй.

– Ты знаешь… Ты лучше сама с Тёмой об этом поговори. Он уже вполне взрослый. Во всяком случае, решения принимает самостоятельно… Я понимаю, конечно, ему сейчас нелегко. Оказаться тут в его возрасте… После Москвы… Короче, со мной он не разговаривает.

– А с кем он разговаривает?

– Со своей девочкой. Она, в принципе, очень милая. Только я их почти не вижу. Они все время сидят у него в комнате. Практически не выходят.

– Нет, ну нормально? – всплеснула руками в бессильной ненависти Зинаида. – У меня в квартире поселилась чужая девка, а он ее называет «в принципе, очень милой»!

– Зина, – своим вкрадчивым тоном Павлик явно извинялся перед Филипповым. – Тёма ведь просил, чтобы мы оставили его в Москве. Его поведение сейчас – это юношеский протест.

– Еще чего! А если бы он у тебя яду попросил, ты бы тоже с радостью побежал? «Вот, сына, самый лучший цианистый калий». Слушай, хватит уже мне жилы мотать! Не я, кстати, заставила нас всех сюда переехать… А без меня он жить нигде не будет. Ни здесь, ни в Москве, ни у черта на куличках. Я сказала – и хватит об этом. Если надо возвращаться на Север, значит, возвращается вся семья.

– Аллилуйя, – сказал Филиппов.

Павлик покосился на свою фляжку, которую тот по-прежнему держал в руке.

– Вы еще будете пить, или я уберу коньячок?

Филиппов сделал большой глоток про запас и завинтил крышку.

– Как ее зовут? – с трудом сдерживая себя и почти по слогам произнесла Зинаида.

– Послушай, – осторожно начал подбор слов ее муж, убирая фляжку в карман пуховика. – Давай обо всем дома поговорим. Тут без нас, вообще, много чего изменилось.

– А скажи мне, пожалуйста, Павлик, – решил помочь ему все-таки благодарный за «Хеннесси» Филиппов. – Вот я на взлётке в порту сразу три больших самолета видел. И все три одновременно грузятся. Это что? У вас так расписание изменилось? Раньше вроде только один рейс на материк был.

– Ну, понимаете, – заметно приободрился Павлик. – Туман из-за холода опустился… Вылеты, наверно, задерживали – вот и скопились. А теперь, как только возникло окно, они их до кучи… Вам вообще повезло, что проскочили. Из Москвы уже пару дней все борты на Магадан уходят.

– Да? А что там?

– Ничего. Просто тут сильный туман.

Филиппов кивнул и замолчал, вглядываясь в серую полумглу за окном. Родные места, которые он еще не успел толком рассмотреть, вели себя как его похмельный организм – держались отстраненно и всячески подчеркивали, что они тут сами по себе и к нему, Филиппову, не имеют ни малейшего отношения. Ни с организмом, ни с родными местами он был не в силах установить хоть сколько-нибудь доверительных отношений. «Хеннесси» лишь на очень короткое время создал более-менее комфортную иллюзию контакта.

Подобно сбитой с толку Алисе в ее замороченной Стране Чудес, Филиппов осторожно присматривался к тому, что, по идее, должно было представляться ему понятным и близким, однако ничего, кроме замешательства, отчуждения и полного непонимания, эти места в нем не вызывали. Вдобавок ему было странно оттого, что хрупкая и вряд ли сильно пьющая героиня Льюиса Кэрролла испытывала одинаковые с ним переживания. Казалось бы, сказочная страна в ее возрасте – самое милое дело. Игры, зверушки, купание в луже слёз. Уж точно не хуже, чем перемерзшая, заполярная родина для модного режиссера с тяжелого бодуна. При этом определенного сходства с Алисой Филиппов за собой не мог не признать. Ему тоже время от времени являлись бутылочки, на которых невооруженным глазом так и читалось «Выпей меня».

Ни холмов на горизонте, ни огромной унылой пустоши, по которой бежала в сторону города портовская трасса, из-за тумана не было видно. Память быстро дорисовала всё это, и Филиппов брезгливо поморщился. Чахлые кустики, притворявшиеся деревьями, росли только в городе, а здесь, вдоль дороги в аэропорт, не было вообще никакой растительности. Летом – только пыльная, бледная от гнетущего зноя трава.

– Зато здесь не взрывают, – вслух продолжил свои размышления Филиппов.

– Что не взрывают? – Павлик с готовностью повернул к нему скрытое где-то в своей шевелюре доброжелательное ухо.

– Метро. В Москве почти каждый год… Однажды сразу на двух станциях долбануло. Сорок человек – на куски.

– Ах, вот вы о чем… Да, да, ужас… Нет, в этом отношении тут, конечно, спокойней.

– Спокойней? – переспросил Филиппов и на мгновение о чем-то задумался. – А что, если местная ГРЭС, или как она там у вас называется… Которая тепло вырабатывает… Что, если она вдруг накроется?.. Быстро, как думаешь, при таком холоде город вымрет?

От этих слов Павлика даже передернуло.

– Типун вам на язык. Как вам в голову такое могло прийти?

– Нет, ну теоретически.