Абдул аль-Хазред - Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов Страница 18

Месяц с лишним, проведенный мною в родном доме, пролетел как один день. Попировав несколько дней, я всецело занялся делами, ибо не мог покинуть родных, не убедившись в их полном благополучии. Я лично руководил строительством дома, закупкой товара и налаживанием связей с другими торговцами, а также – подготовкой свадьбы сестры. Женихом ей был избран сын одного из наших друзей, с которым она и братья дружили еще с детства. Его семья была такой же бедной, как и наша, и мы не раз выручали друг друга в трудный час. Братья мои, благодаря наставлениям опытного управляющего, удивительно быстро и толково осваивали искусство торговли. Так что я под конец был за них совершенно спокоен. Я лишь заставил их поклясться на Коране жить в дружбе и согласии, почитать мать, не забывать о сестре, помогать друзьям и никогда не ссориться из-за денег и имущества.

А поскольку в заботах время пролетает быстро, вскоре подошел к концу и мой отпуск. И, едва был освящен брак моей сестры, я стал собираться в обратный путь. Прощание мое с близкими было столь же бурным, как и в первый раз. Я вновь обещал возвращаться при каждой возможности, не зная, что эта разлука затянется на несколько лет. Покидая вновь родной город, я опять бросил лишь небрежный взгляд на его стены, ибо все мои мысли были только о том, что ожидало меня впереди. Теперь я уже довольно четко представлял себе свой путь и знал, как выглядит мой вожделенный мир. Я много раз видел его во сне. Он лежал в далеких таинственных землях, окруженных непреодолимыми препятствиями. Меня в нем обступали величественные руины со следами причудливых изображений, оживающих при свете лампы, из-за которых навстречу мне выходили бессмертные с древними свитками в руках. А из невероятных далей и глубин земли и моря, а порой – и из глубин меня самого, призрачно звучали пока еще непонятные мне голоса тех, кто приходит и уходит.

По возвращении в Мекку мне пришлось с головой погрузиться в постижение боевого искусства. Я был поручен опытнейшим воинам гарнизона, участвовавшим во многих битвах. Они обучали меня владению любым известным оружием против любого оружия, противостоянию оружию, будучи безоружным, верховой езде, стрельбе из лука, камнеметанию и другим боевым приемам. Кроме того, они обучали меня тактике и стратегии ведения битвы и длительных военных действий в разных условиях. Все эти умения давались нелегко, но я проявлял большое усердие, и оно в конце концов приносило обильные плоды. Постепенно я становился умелым бойцом, уверенным в своих силах. Особое же удовольствие доставляли мне упражнения с ятаганом. Я очень быстро научился чувствовать его, как любую часть своего тела. Я мог определить силу и направление ветра, стоило его дуновению коснуться клинка. Я мог, не видя, определить, сколько капель воды попало на него и в какое именно место. Прикоснувшись им с закрытыми глазами к предмету, я узнавал, из какого материала он сделан. Протыкая им что-либо, я чувствовал, когда его острие выходило насквозь. Но особенно удивительными были боевые упражнения. Стоило мне раз коснуться клинком «вражеского», я уже знал, что мне нужно с ним делать. Один лишь взгляд на доспехи противника позволял мне размерить силу удара, чтобы их сокрушить. В глазах противника я научился читать его предстоящие действия. Движениями же, которые выписывала моя рука, держа ятаган, восторгались даже мои учителя и жадно перенимали их.

При этом я никак не мог привыкнуть к мысли, что все эти изощренные фигуры и приемы диктует мне мой собственный разум, а не чудесная сила, кроющаяся в мече. Но, заставляя себя верить в это, неизменно поражался искусству его изготовления. Ятаган стал поистине моей любимой вещью: для меня он был, прежде всего, произведением искусства, а уж затем – оружием. Я почти не расставался с ним и, даже засыпая, клал рядом.

Все время, свободное от военного обучения, я проводил в обществе почтенного Дервиша, постигая мудрость. Уроки эти проходили в дворцовой библиотеке, в парке, на улицах города, в его хижине. Мы поднимались на городские башни, уходили в пустыню и посещали близлежащие оазисы. Иногда такие путешествия длились несколько дней, для чего Дервиш всегда аккуратно испрашивал разрешения у визирей.

Я изучал историю и культуру разных народов, их языки и письменность. Знакомился с местоположением земель, морей и стран, их устройством и особенностями. Постигал существование мертвых вещей и живых существ, начала астрологии, алхимии и механики. Осваивал системы математики и логики. Проникал в таинства различных видов искусства, неожиданно обнаружив у себя способности к изображению и поэзии, которые Дервиш посоветовал всячески развивать.

Одним словом, халиф и Дервиш делали меня всесторонне развитым человеком, готовя не только к разрушительной, но и к созидательной деятельности. Халиф, будучи сам весьма образованным человеком, поощрял мое рвение к наукам, даже назначив мне прибавку к жалованью за преуспевание в них.

В общем, жизнь моя стала насыщенной и интересной. Одно лишь немного угнетало меня: у меня не было ни времени, ни возможности испробовать чудесные свойства лампы. Кроме того, копилка моих сведений о тех, кто приходит и уходит, совсем перестала пополняться. На все мои сетования по этому поводу Дервиш неизменно отвечал, что для всего придет свое время. Я же должен прежде овладеть знаниями, подобающими культурному и уважаемому человеку, коль скоро мне предоставлена такая возможность. К тому же они, без сомнения, пригодятся мне в дальнейшем, какой бы путь я ни избрал. На мои опасения, что я могу пасть в битве, он однажды загадочно ответил, что я уже вполне способен избежать этого. Эти его слова я понял лишь спустя время, когда передо мной встала насущная необходимость защиты своей жизни. А пока я лишь принял их на веру, как и все остальные. Я с увлечением продолжал постижение всех преподаваемых мне наук и к концу первого года своей службы мог похвастать завидными успехами.

Год пролетел неуловимо быстро. Думая о предстоящем, я горел страстным желанием приложить приобретенные умения, и когда халиф спросил меня о моем выборе места дальнейшей службы, без колебаний выразил стремление послужить ему на поле битвы. Халиф одобрил мое решение, и с этих дней жизнь моя стала по-настоящему серьезной, полной суровых испытаний.

Очень скоро я с небольшим отрядом выехал из Мекки в расположение доблестного эмира Аль-Хаджаджа ибн Юсуфа ат-Такафи, где встал в ряды его воинов. Эмир вел войска халифа против правителей, не желавших объединяться под знаменем Халифата и стремившихся превратить подвластные им территории в свои государства. Кроме того, нужно было время от времени усмирять воинствующих хариджитов. Так что мне сразу же пришлось погрузиться в настоящую военную жизнь и в первый же месяц отведать настоящего сражения.

Эмир Аль-Хаджадж не дал разгуляться скорбным мыслям, одолевавшим меня после моего первого боя, ибо уже через два дня мы выступили в очередной поход. Этот поход значительно отличался от моего первого организацией и дисциплиной, так как противником нашим на этот раз были не маленькие отряды разнузданных разбойников, а крупные и хорошо организованные силы, состоящие из воинов, обученных не хуже, чем мы. И не успел я оглянуться, как уже стоял лицом к лицу с целым войском.

Я стоял в конном строю, прикрывая с фланга пешие ряды. Вихрем несся, обходя вражеский строй, чтобы нанести удар с фланга или с тыла. Твердой поступью выдвигался вперед, чтобы грудью встретить летящую конницу противника. Дозоры и ночная разведка, круговая оборона и тыловые рейды, рвы и крепостные стены, жаркая уличная резня теперь вихрями неслись друг за другом. Короткие передышки и длительные переходы с места на место, когда меч покоился в ножнах, казались чем-то ненормальным и томили скукой.

Мое боевое посвящение сослужило мне полезную службу. С первого же сражения я уже совершенно спокойно смотрел в глаза врагу и больше не терзался совестью, проливая его кровь. Враг для меня теперь был лишь врагом, стоящим на пути праведных деяний, а его уничтожение – благословленной Аллахом миссией. Но вместе с тем я не питал к врагам ненависти. Я лишь исполнял свой долг, сокрушая поднятое против Халифата оружие, и с легкостью даровал пощаду преклонившим его. Боевой же мой пыл подогревался не ненавистью, а юношеским азартом, предвкушением пополнения копилки поверженных и плененных врагов, добытых трофеев и одержанных побед. Каждое выигранное сражение, каждый взятый город воспламеняли в моем сердце радость за еще один шаг к достижению поставленных халифом благородных целей.

Мастерство мое возрастало с каждым днем. Этому способствовала твердая уверенность в своих силах и умениях, которую я почувствовал, идя в первое же сражение. Ее внушали мне слова почтенного Дервиша и придавала сжатая в ладони рукоять ятагана. Этот волшебный талисман неусыпно стоял на страже моей жизни, обостряя чувства и подсказывая действия на много мгновений вперед. Сближаясь с врагом, я по его глазам угадывал его душевное состояние, а в его движениях моментально прочитывал все его намерения. Глаза и слух давали мне полную картину происходящего вокруг и предупреждали о грозящих опасностях. Рука же, неотступно следуя по указанному ими пути, единственно верными движениями повергала все угрозы в прах, не оставляя противнику никаких шансов на победу и спасение. Я, нередко к своему собственному удивлению, сокрушал его молниеносными и точными приемами, активно используя при этом его же действия и оружие и вводя в замешательство всякими неожиданностями, которые изобретал тут же. При этом успевал отразить все удары, сыплющиеся со всех сторон на меня и моего коня, а нередко и отвести их от находящихся рядом товарищей. По едва уловимому звуку мог вовремя определить полет стрелы, чтобы успеть увернуться или закрыться щитом. Ятаган же благодаря своим чудесным свойствам ни разу не позволил мне ошибиться в движениях. Он необъяснимым образом помогал мне даже в стрельбе из лука. Во время выстрела я держал его висящим вниз за рукоять тремя пальцами, тогда как двумя натягивал тетиву со стрелой. Не могу понять, почему так получалось, но пущенная таким способом стрела никогда не пролетала мимо цели. Кроме того, рука, научившись безупречно чувствовать чудесный ятаган, легко осваивала любое другое оружие, да и вообще любой предмет, настраивая все тело на правильное владение им. Воистину искусство мастеров, создавших этот меч-учитель, было достойно восхищения.