ГКР-7: Братство Тропы (СИ) - Михайлов Дем Страница 18

Тихо рассмеявшись, я поморгал еще чуток — с силой смыкая и поднимая веки, в промежутке зло растирая лицо ладонями. Когда зрение прояснилось, а растертую кожу начало жечь огнем, сделав шажок в сторону, но по-прежнему держась за кокон, я медленно и неуверенно присел. Замерев в этой позе, чувствуя, как растягиваются мышцы, посидел так чуть и поднялся. Поняв, что держусь на ногах уверенно, убрал руку и продолжил неспешные приседания. Закончив, занялся разминкой плеч и корпуса, постанывая от боли — сказались занятия с железом. Но эта боль воспринималась с радостью — приятно, когда пробужденное тело отвечает на усилия злой болью натруженных мышц, а не тупым нытьем похрустывающей слабой поясницы…

А еще мне очень хотелось выглядеть подтянутым крепким парнем, а не рыхловатой тестообразной массой. Мужик должен быть мужиком, а не вялым придатком к пузу. Мышцы, сила, гордость и ум — вот что делает мужика мужиком и…

Господи…

Когда я начал разговаривать и думать, как отец?

Я изумленно уставился в окно, в смутном отражении стекла вглядываясь в свое прочерченное ползущими хвойными каплями лицо. Рос… ты ли это?

Покачал со скорбью головой и охнул — что-то хрустнуло. Проклятье… Пришлось разминать и занемевшие мышцы шеи. Может и пора переходить на самый продвинутый дорогущий игровой кокон. Ага… еще раз глянув в окно, я рассмеялся — сомневаюсь, что в этих краях работает доставка корпорации Вальдиры. Сомневаюсь, что здесь вообще есть какая-нибудь доставка…

Закончив с первым этапом приведения себя в порядок, я понял, что несмотря на ожесточенную зарядку, мне все же хочется вот прямо сейчас прилечь и поспать часиков так сорок… можно пятьдесят. Чтобы не поддаться и не отрубиться, пришлось использовать нерекомендуемый врачами радикальный метод — я нюхнул левую подмыху…

Еще через секунду я, содрогаясь от бьющих меня корчей, взбодренный и жаждущий действий, ковылял в душевую комнату…

Орбита я нашел в отключенном коконе. Крышка была приоткрыта. Окно тоже и в переделанное купе поступал крайне свежий воздух. Орб спал. Вытянувшись неестественно прямо, уложив руки вдоль тела, он спал, а рядом с головой стояла почти пустая бутылка воды. Получается, поднялся, приоткрыл окно, похлебал водички и… забрался обратно, где и отрубился. Так не пойдет, собрат Тропы… совсем не пойдет…

Вытянув руку, я уже собирался было встряхнуть его за плечо, но… заметил почти высохшие мокрые дорожки на щеках и медленно выпрямился. Перед тем как заснуть он плакал? Смотрел в дождливое окно, пил воду и… плакал?

Отступив, я покинул пристанище уникального парня и бесшумно прикрыл дверь. Повернув голову, встретился с вопрошающим взглядом огромного детины с взъерошенными волосами и покачал головой. Пусть наш безумный проводник поспит чуток.

— Тело просит жратвы, а мозг жаждет вкусных жиров и глюкозы — поведал мне Бом — А в вагоне никого… но из окна пахнет сдобой, дымом и вареньем. Вишневым… Пойдем?

— Пошли! — решительно кивнул я, воодушевленный упоминанием о еде — Двинули!

Замерев на последней мокрой ступеньке, что висела над еще более мокрой дощатой платформой, я глянул влево… глянул вправо… вывернул голову назад и мирно сообщил, стоящем сзади Бому:

— Поезд угнали, Бом…

— Но вареньем то пахнет!

— И других вагонов нету…

— Слышу звон ложечки о чашку… там горячий чай!

— И походу это какой-то таежный тупик — добавил я, поняв, что при взгляде вправо я вижу лишь хмурую лесную стену, а если глянуть влево, то видна уходящая в дождевую пелену одинокая железнодорожная колея.

— Вареньем стало пахнуть сильнее! Вперед, лид! — ощутив сильный толчок, я выпустил поручень и неуклюже спрыгнул на отозвавшуюся глухим стуком дощатую платформу. На голову тут же начал крапать дождь, в нос с удвоенной силой ударили просто безумные запахи…

Хвоя, цветы, запах дождя, какая-то лесная сладковатая гниль и сильнейший аромат растертых между пальцев грибов… Поверх всего это с удивительной идеальностью ложился замах дыма и варенья, что тянулся откуда-то оттуда — от темнеющей на той стороне платформы то ли постройки, то ли…

— Рос! — недовольный голос Киры заставил меня встрепенуться — Ты долго под дождем стоять будешь? Он же мокрый! Давайте сюда! Тут чай, плюшки и варенье…

— О-о-о… — простонал Бом, устремляясь вперед с грацией носорога — О-о-о-о…

Я поспешил за ним, с удивлением вглядываясь в нечто темное и вроде прямоугольное, а вроде...

Сделав с полдесятка шагов, я наконец сумел частично опознать это «нечто».

Старый железнодорожный контейнер. Он стоял рядом с платформой, подогнанный так, чтобы полом быть чуть выше нее. И стоял контейнер не на бетонных или железных сваях, а на толстенных вроде как дубовых чурбанах. С двух сторон контейнер окружал крытый железом солидный навес, под которым даже сейчас днем горело с несколько десятков разноцветных лампочек. Вырезанные из чурбанов и пней деревянные филины, зайцы, волки и даже медведь стояли у столбов навеса, повернутые головами к перрону. Кое-где проходы между столбами навеса перекрывали резные невысокие перильца с широкими досками поверху, уставленными множеством мелких фигурок, чьи группки разделялись чуток чужеродными, но все же вписывающимися предметами вроде старинных керосиновых ламп, масляных фонарей, какого-то ручного инструмента и… жутковатыми композициями из сосваренных вместе железнодорожных костылей…

— Обалдеть — произнес вдруг остановившийся друг — Ты тоже видишь это все? Мне не чудится?

— Если ты про филинов, лис, зайцев и новогодние гирлянды под навесом в глубине тайги — то нет, не чудится — со смешком ответил я, широко разводя руками — Елки-палки… где мы вообще?

Сделав шаг в сторону, я заглянул за контейнер и обнаружил там еще один небольшой и явно служебный скучноватый навесик, под которым на штабеле древних деревянных потемнелых шпал похрюкивал небольшой бензиновый генератор, испуская в воздух сладковатый дымок.

— Обалдеть — повторил я, отгоняя от лица комаров и возвращаюсь к по-прежнему остолбенелому Бому — А тут что?

— Да заходите уже! — негодования в голосе Киры прибавилось.

Подтолкнутый ее справедливым недовольством, я в свою очередь пихнул Бома, и мы вместе ввалились под навес, едва не снеся стоящий у самого края высокий и очень, вот прямо очень основательный, если не сказать мощный стол. Широкая столешница покрыта старой потрескавшейся клеенкой с почти стертыми розами, в ряд выстроились закрытые крышками хрустальные посудины, содержащие в себе сахар, разные конфеты, вроде бы еще мед светлый и темный. Чуть в стороне стояла открытая банка почти черного вишневого варенья, рядом приткнулось две тарелки с блинами и булками, а возглавлял этот вкусный строй начищенный до блеска самовар с трубой, откуда неспешно вытекал жидкий пахучий дымок. Рядом с ножками самовара лежала горка старых еловых шишек. А ножки самовара… их было восемь, и они очень сильно походили на вцепившиеся в клеенку когтистые паучьи лапы. Да и вряд ли самовару требовались поблескивающие злые рубиновые глазки, что тянулись по его блестящим бокам. И сомневаюсь, что самоварный краник должен находиться между полусомкнутыми жвалами какого-то огромного насекомого.

Ну что, гостюшка? Нацеди чайку… если тебе не слабо…

— Да-а-а… — изрек стоящий за мной Бом, разглядывая стол через мое плечо — Вот оно русское гостеприимство… можно мне блин с вареньем? Люди! Накормите иноземца!

Звонко и весело рассмеялась Кира, сидящая за столом, что стоял вплотную к частично обшитой строганными досками стене контейнера. Она была укутана в старый клетчатый плед, пальцы баюкали пузатую белую чашку в крупный синий горошек. И она не обращала внимания на торчащие из стены многочисленные рога, с которых свисала всевозможная всячина — цепочки, бусины, гирлянды мелких шишек и пузырьки с… крупной рыбьей чешуей?

Поморгав, я опустил взгляд и перевел его на другую сторону стола. Там, на высоком деревянном табурете с почему-то приделанной к нему чуть изогнутой спинкой, сидела старушка в зеленом дождевике и белом платочке, что обрамлял ее улыбчивое морщинистое лицо. Поставив пустую чашку на стол, старушка улыбнулась нам, сверкнув на миг белоснежными зубами и кивнула: