Дебют четырех коней. 1946-1947 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич Страница 18

Таким образом вероятнее всего общие потери мирного населения за эти три с половиной месяца непрерывных боев составили от 200 до 300 тысяч человек из которых убитыми от 170 до 200 тысяч. Сам город был полностью уничтожен. Разрушения городской застройки составили к концу 1946 года примерно 80%.

Это обстоятельство послужило причиной того, что послевоенной столицей освобожденной Польши стал Краков.

Глава 7

Шталаг XX B Мекленбург, окрестности одноименного города, август 1946 года

— Подъем, подъем! — Голос дежурного ворвался в сон майора мерзким скрипом несмазанных дверных петель. Ирвинг с трудом открыл глаза и сел на нарах свесив ноги с высоты своего второго этажа. Не смотря на летнюю, весьма теплую погоду бараки были каким-то совершенно магическим образом построены так, что в них постоянно гуляли коварные сквозняки. Если летом это грозило в худшем случае насморком, то зимой количество больных вырастало по экспоненте.

— Это вам не дом отдыха… — Проморгавшись буркнул себе под нос майор и, спрыгнув с нар, споро пошуровал в сторону умывальников. Пока еще была возможность умыться и справить нужду без особой толкучки. Как не крути, десяти раковин на более чем двести человек населяющих барак было недостаточно, а немцы последнее время были нервными, если замешкаться, можно было и прикладом в зубы отхватить. Чего естественно английскому летчику совсем не хотелось.

После короткого утреннего туалета военнопленных вывели наружу для первой дневной поверки. Несмотря на то, что бегали пленные британцы совсем не часто, бдительность охрана совершено не теряла и службу свою несла как нужно.

— Майор Ирвинг, — с жутким немецким акцентом произнес дежурный его фамилию.

— Здесь! — Тут же отозвался летчик и выйдя из строя перешел к тем, чье наличие в лагере уже было подтверждено. Дальше пленным предстоял скудный завтрак и распределение на работы.

Когда майор Ирвинг только попал в плен, это было в самом конце 1944 года, изначально его направили в офицерский лагерь близ Дуйсбурга. Его контингент практически на сто процентов состоял из военнопленных офицеров, разговаривающих на английском языке. Британцы, американцы, канадцы, австралийцы. В основном пилоты сбитых над Германией самолетов.

Изначально, не смотря на опасения майора за свое будущее, после проведения двух весьма неприятных недель в пересыльном дулаге — по сути просто кусок территории, обнесенный колючей проволокой и ограняемый пулеметчиками на вышках, что в условиях зимы было как минимум не слишком комфортно — майор попал именно в офицерский лагерь, где условия содержания были более чем приличными.

Барак разделенный на отдельные комнаты по четыре человека, вполне добротное питание, куча свободного времени, возможность писать письма домой и получать оттуда посылки с продуктами и всякой мелочью. Плюс офицеров никто не заставлял работать, а главным врагом неудачно приземлившихся на немецкой земле пилотов была, по большом счету, только скука.

Даже редких бегунков — тех, кому сидеть в лагере было слишком тесно, и они пытались совершить побег, чаще всего подкапываясь под ограждение — крайне редко за такие попытки серьезно наказывали. Чаще всего их, ввернув пару зуботычин, просто возвращали назад, хоть надо признать были случаи и перевода в концлагеря и даже расстрелов в случае сопротивления или нападения на кого-нибудь из немцев.

В целом, первые полгода жизнь майора Ирвинга в немецком плену была вполне комфортной. Учитывая, что за предыдущие четыре года войны он в отпуске был всего пару месяцев, такое вынужденное ничегонеделание воспринималось где-то даже с удовлетворением.

Но все изменилось в конце лета 1945 года.

После того как два немецких города сгорели в атомном огне — и после ответного визита люфтваффе в Лондон — режим содержания англоговорящих пленных резко изменился, а Ирвинг почувствовал это изменение буквально на своей шкуре. Уже в конце сентября 1945 года офицерский лагерь был расформирован, а пленные переброшены в общий лагерь для военнопленных под Магдебург. Тут уже о хорошем к себе отношении можно было забыть. Нет, майор в принципе немцев где-то даже понимал, вот только ему самому от этого легче не было.

Первое, на что обратил внимание Ирвинг, новом лагере жратва была на два порядка хуже, а порции меньше. Тут, впрочем, одновременно сказывалось и общее бедственное положение Германии, где и коренное население к этому времени стало порой недоедать.

Пришлось быстро забыть о мясе, сладком и других излишествах. Теперь его стандартное меню состояло из отвратительно сваренной каши и овощных супов, где воды было куда больше чем собственно супового содержимого. Капуста, картофель, брюква — вот и все не слишком богатое пищевое разнообразие.

Были запрещены письма и получение посылок из дома, а вместо праздного времяпровождения теперь их каждый день вместе с рядовым составом, не делая никаких различий, гоняли на тяжелые работы.

Исчезли из жизни пленных британцев и такие излишества как горячая вода, которую им раз в два дня в прошлом лагере позволяли набрать для помывки, книги, организованный театральный кружок тоже канул в лету.

Но хуже всего то, как изменилось к британцам, особенно к пилотам, которых среди пленных офицеров было большинство, само отношение немецких надсмотрщиков. Если до этого оно было в высшей степени джентельменское, то теперь буквально в каждом взгляде, бросаемом на пленных, читалась ничем не замутненная ненависть. Сотни тысяч ни в чем не повинных женщин и детей, сожжённых заживо в разрушенных атомном огнем городах, навсегда перечеркнули любую возможность к снисхождению.

— Пятая секция в полном составе сегодня на разгрузку вагонов, — после достаточно скудного завтрака их вновь вытроили на плацу и принялись распределять на работы.

— Вагоны — это хорошо, — тихо пробормотал стоящий рядом с майором в строю австралийский сержант Мюррей. Он в плену находился еще с 1941 года, что заметно отразилось на внешности парня. В свои двадцать четыре он выглядел на все тридцать пять: возраста добавляли полностью седые волосы, желтоватая кожа и несколько отсутствующих зубов с левой стороны — последствие знакомства прикладом надсмотрщика. При этом сержант был из той породы людей, что никогда не унывают, со всеми на короткой ноге и главное — непостижимым образом всегда находятся в курсе последних событий.

— Это да, — согласился летчик. На разгрузке всегда можно было что-то стырить, а если попадется груз с продуктами питания, то и немного поднадбить брюхо. При определённом везении конечно: конвой такие штуки обычно крайне не одобрял, и при случае вполне можно было получить все тем же прикладом. Впрочем, немцы особо не жестили и риск совершенно точно стоил того. — А то я за прошедший год скинул уже фунтов тридцать не меньше. Уж точно лучше, чем копать глину.

Майор был мужчиной высокого роста — полные шесть футов — и к тому же достаточно атлетического телосложения. От последнего правда за время пребывания в лагере под Магдебургом практически ничего не осталось. Скудная кормежка и тяжелая работа высушили Ирвинга до состояния вешалки. Роба на нем болталась как на огородном пугале.

Сама сорокаминутная прогулка до железнодорожной станции была в некотором роде даже приятной. Светило теплое августовское Солнце, пахло летом, а прошедший ночью дождик немного прибил пыль и добавил свежести в воздухе.

Вдоль дороги располагались типичные немецкие фермы, фахверковые двухэтажные дома с острой двускатной крышей, вокруг них сады и поля. Часть пленных ввиду нехватки рабочих рук трудилась в сельском хозяйстве: хоть мужчин и мобилизовали, но работы от этого меньше не становилось, поэтому правительство компенсировало эту проблему именно за счет военнопленных. И тут уж как повезет — можно было попасть к нормальным людям и жить без особых проблем, но попадались порой и натуральны изверги, любящие мучать ближнего… В общем, все как везде.

На станции оказалось, что состав, ради которого пленных дернули из лагеря еще не пришел. Хваленая немецкая точность, столкнувшись с реалиями войны, мобилизацией опытных рабочих и служащих, уничтожением инфраструктуры и конечно же общим военным беспорядком, дала глубокую трещину. Впрочем, учитывая обстоятельства, даже то, что поезда еще вообще хоть как-то ходили, обеспечивая работу экономики было немалым достижением само по себе.