Терри Донован - Город кошек Страница 18

И казаки понеслись, не разбирая дороги. Не обращая внимания на то, что сбивают с ног зазевавшиеся трупы, которые не успели убраться с пути. Но казакам уже было не до таких мелочей.

Конану пришлось проявить всю свою ловкость, чтобы не быть затоптанным копытами казачьих коней. Он отскочил в сторону и чуть не попал под удар кошачьей лапы. Острые когти пронеслись перед самым его лицом. А в следующий миг ему чуть не откусил нос что-то орущий Юлма. Этого казака Конан всегда недолюбливал, он явно метил в атаманы, но действовал все больше окольными путями, так как ему недоставало ни силы, ни храбрости. Догадаться, что орал Юлма, было несложно. По крайней мере, понять, чего он хочет. «Убей ее, я ее держу», – хрипел он.

Но эта свирепая огромная кошка боролась с казаками, защищая город, значит, Конану не следовало ее убивать. И он быстро принял решение, не успела еще танцующая смертельный танец пара казак-кошка завершить новый круг.

Одним движением Конан вытащил меч из ножен и снес вопящему казаку голову. Она все еще продолжала вопить, теперь уже беззвучно, летя в воздухе, а тело еще держалось за хвост, когда гигантская кошка стала разваливаться. Сначала отвалился хвост, и безголовое тело Юлмы повалилось под ноги Конана. Потом лапы кошки сделались мягкими, словно внутри исчезли кости, и она повалилась на брюхо.

Сзади раздался крик, как будто юный поросенок увидел нож для кастрации. Конан невольно обернулся и увидел Яреда, держащего голову Юлмы. Рот казака был открыт, глаза – тоже. Бледный толстяк сделался еще бледнее и орал теперь заместо казака, не в силах оторвать взгляд от мертвого взгляда Юлмы.

Но Конану не пришлось наблюдать эту картину слишком долго. Площадь огласил новый звук. Женский стон. И голос был удивительно знаковый. Лилува!

Она лежала в пыли и крови, обнаженная и плачущая. Вокруг нее были разбросаны детали кошачьих доспехов и черная шерсть. Она скребла по земле окровавленными пальцами, из которых вместо ногтей торчали огромные металлические когти.

Конан бросился к Лилуве и отбросил давящую ей на спину тяжелую кошачью кирасу. Лилува с благодарностью посмотрела вверх на киммерийца и устало, измученно улыбнулась.

Яред все еще продолжал орать, не в силах оторваться от созерцания отрубленной головы.

– Гор милосердный, заткни его! – взмолилась Лилува.

Конан наклонился, поднял с земли камень и швырнул его в Яреда. Камень возымел немедленное действие, но большее, чем рассчитывал киммериец. Яред не только заткнулся и успокоился, но и умер. У бледного толстяка было слабое сердце. Он упал замертво, и голова Юлмы снова пришла в движение, подкатившись к оставленному ею телу.

– Помоги мне подняться, – сказала Лилува. Конан наклонился к ней и заметил, что когти и пальцы красавицы существуют теперь независимо друг от друга. Он помог ей сесть, и сам опустился на корточки.

Со всех сторон раздавалось кошачье мяуканье и урчание. Все кошки города собрались на площади и приближались к защитнице. Когда первая из кошек принялась тереться головой о бедро Лилувы, она сказала:

– Уходи, мне нужно остаться одной с ними.

18

Три дня спустя следов битвы и нападения казаков не осталось. На площади снова расположились туареги со своими семьями, слугами и рабами. Они снова играли белыми камешками козьим пометом в облавные шашки на песке, рисуя клетки пальцами, и вели долгие нескончаемые беседы о пустыне, скоте, погоде, соседях, друзьях и врагах. Снова звучали песни под аккомпанемент барабанов, ладоней и однострунной скрипки эмзат. Снова тонкой струйкой взбивая пену, лился из чайников в кружки чай, и задумчивые мужчины смотрели в опаленное солнцем небо.

Несмотря на то, что план Конана удался лишь отчасти, и Лилуве все же пришлось сражаться хоть и не так много, как она боялась, она не лишила его своей милости. Три дня и ночи киммериец провел в праздных удовольствиях, наслаждаясь всеми утехами плоти, в таверне, где прежде провел несколько прекрасных часов с Лилувой, и где убил Джебора.

Окно уже починили – и в комнате царила прохлада и мягкий полусвет. Две прекрасные рабыни, присланные Лилувой, ублажали его: одна черная, как эбонит, тонкая и стройная, как кипарис, другая – белая как мрамор, но с алыми губами и черными, как вороново крыло и мягкими как шелк, волосами.

Лилува обманула Конана. Противоядие содержалось в маленьком пузырьке с зеленоватой жидкостью, который Конан выпил в самом конце пира, устроенного защитницей накануне битвы. Никакой второй части противоядия не было. Об этом Конану, смеясь, сказала маленькая служанка, которая принесла ему мясо и вино после битвы с казаками. Она смеялась так заразительно, что Конан тоже невольно улыбнулся, хоть и должен был почувствовать себя в дураках.

Утром третьего дня Конан услышал голос Лилувы, выглянул в окно и увидел внизу верблюда, полностью снаряженного в путь. На нем было высокое седло, попона из толстой шерсти, бурдюки и кожаные сумки. Упряжь была драгоценной, как и сам верблюд – белый, одногорбый, длинноногий.

Конан открыл дверь в коридор, и чуть не столкнулся с Лилувой. Она была великолепна в лиловой одежде с длинными широкими рукавами, и локонами, в которые было вплетено множество золотых нитей.

– Конан! Тебе пора! – сказала она.

– Ты больше не хочешь меня видеть? – удивился Конан. Он, конечно, не собирался оставаться в Хаторе надолго, но ему было неприятно, что его выгоняют. Он любил уходить тогда, когда хотелось ему, а не кому-нибудь другому.

– Я знаю, Конан, что ты хотел бы остаться еще на несколько недель. Ты ведь все еще не полностью утолил жажду, но, прости, в Хаторе недостаточно места для нас двоих. Мне трудно жить, зная, что ты рядом. Достаточно того, что уже произошло. Этот город должен существовать словно во сне, но не в кошмарном сне. Люди хотят спокойствия, а от тебя исходит сила, тревожащая их. Оставь город. Ради меня, ради того, что между нами было. Ты ведь благородный человек, поступай же благородно, как велит т сердце!

Конан усмехнулся.

Он не считал себя особенно благородным. В Киммерии благородство было не в особенном почете. Важно было выжить любой ценой, и если ты жив, а твои враги – мертвы, то это и есть высшее проявление чести воина!

Но здесь, в Хаторе, ему действительно больше нечего было делать. Город начал давить на него. Слишком маленький город, слишком скучный, для варвара северных земель.

Он обернулся назад и посмотрел на двух красавиц-рабынь. Что же, три дня – не такой уж короткий срок, вряд ли у них остались в запасе какие-нибудь тайны любви.

– Я только возьму свой меч, – сказал Конан, взял его и спустился на улицу вслед за Лилувой.