Андрей Мартьянов - Звезда запада Страница 2

Дракон не знал ответа на эти вопросы.

Ящер покружил над прибрежными островками, выбирая подходящее место, и наконец, узрев голый скалистый клочок суши, поднимавшийся из волн, спланировал вниз. Мощные задние лапы коснулись обледенелого камня, когти прочертили в нём глубокие борозды. Дракон, тяжело взмахивая крыльями, едва удержался на краю отвесного обрыва, у подножия которого взлетали ввысь и снова опадали солёные кипящие валы. Нидхёгг бросил взгляд на запад — звезда сдвинулась ещё вправо. Он хотел было отвернуться, но вдруг с куда большим вниманием всмотрелся в яркое светило, застыв будто статуя из чёрного мрамора. Из глотки его вырвалось сдавленное глухое рычание, хвост с силой хлестнул по оказавшемуся рядом валуну подобно стальному кистеню, превратив камень в груду обломков.

Как же я сразу не вспомнил об этом?! Я искал ответ в глубинах, он же оказался на поверхности. Сила, обретённая смертным! Звезда Созидателей! И наконец, приходит время, когда Врата Меж Мирами закроются, воздвигнув непреодолимую стену, что навсегда разделит Три Мира. Всё сходится! Природа новой Силы с востока — в наследии Сгинувшей земли! Теперь я понял всё! Время возрождения силы Трудхейма настало! Тот, кто вернёт Трём Мирам мощь Чаши Созидателей, здесь, в Мидгарде! Унаследовавший Силу жив, и придёт он ко мне…

Чёрный Дракон вытянул шею и всмотрелся в океан. Там, за тысячемильным водным простором, в землях людей, кипели бесконечные войны, гибли и возрождались государства, возводились столпы новой веры и ниспровергались идолы былого…

Но Нидхёггу были безразличны дела человеческие, ибо он покинул Мидгард бессчётные годы тому назад, как мнилось ему — навсегда. И вот ныне, впервые за многие столетия, он прошёл сквозь Врата, влекомый неясным, трепещущим огоньком, разгоравшимся на востоке. Искрой, чей жар проник за стены Мидгарда и достиг далёкого пристанища Чёрного Дракона в самом сердце Имирбьёрга…

— Я буду ждать! — проревел Нидхёгг, заглушая прибой. — И, клянусь корнями Иггдрасиля, дождусь! Я не знаю, где твоя судьба выходит на перекрёсток с судьбами Трёх Миров, но ты будешь нужен мне!

Дракон тяжело снялся с островка, едва не коснувшись брюхом воды, поднялся под облака и полетел сквозь ночь обратно к западу, где пылала алмазом на чёрном шёлке небес звезда, где высились над долиной Врата Меж Мирами…

Часть первая

Боги Мидгарда

Уходит корабль погребальным костром

От берегов

Рефрен повторяя, волна за бортом

Поет — вечный скальд —

О грозной судьбе, что не минет

Ни нас, ни богов.

О мерном прибое, где сгинет

Гранит этих скал.

На запад ветрило спешит, вслед за днём,

Будто душа.

И падают искры горячим дождём

На чёрную зыбь.

А пламя пожара не сменит

Скользящий свой шаг

По водам, глубоким как время.

И память не смыть.

И стрелы, горящие стрелы вдогон

Наших долгов.

И мир уплывает в грядущий огонь

К концу тающих лет.

Поют его крепкие весла

В руках у богов,

И, что бы там ни было после,

В волнах наш след.

Глава 1

ОТЕЦ ЦЕЛЕСТИН

О том, что в Вадхейм пришёл новый, 851 год по Рождеству Христову, во всём поселении знали только трое.

Один из этих троих — отец Целестин (или, как его называли норманны, коверкая красивое латинское имя на свой варварский лад, Селесинн) пьянствовал в одиночестве, развалившись в застеленном мехами резном кресле. Само кресло было отобрано года четыре назад дружиной Торина у франков вкупе со множеством иных ценностей, оказавшихся на франкском судне. Как этот корабль занесло к берегам Норвегии — осталось тайной для отца Целестина, ибо после знакомства с мечами Ториновых удальцов ни единый из пяти десятков франков уже не мог ничего рассказать… Не защитило их и знамя империи Карла Великого. Каролингов страшилась вся Европа — даны, германцы, западные словины, но только не светловолосые варвары-норманны, коим, казалось, всё нипочём.

Ещё десять лет назад, будучи в Константинополе, отец Целестин удостоился внимания придворного летописца самого басилевса и, получив доступ к огромной дворцовой библиотеке, нашёл там список с хроник сирийца Захарии Ритора. По большей части в свитке излагались байки византийских купцов или путешественников, что описывали Захарии «заморские чудеса», но пергамент содержал и правдивые сведения о северных народах, в том числе о норманнах, наводивших ужас на весь цивилизованный мир. Монах с упоением читал захватывающие дух описания отчаянных налётов на Данию, Франкию, остров саксов… Да что там какие-то саксы! Норманны отваживались бросать вызов флоту халифата и даже Империи Византийской! Ну а после того, как на глаза попался захваченный константинопольскими пиратами (ах, простите, воинами императора…) свиток, повествующий о набеге викингов на Кордовский халифат в Иберии да разграблении Севильи («…в город вошли язычники ал-маджус, называемые ар-рус, и пленяли, и грабили, и жгли, и умертвляли…» ), отец Целестин проникся к норманнам невольным уважением. Это тебе не ожиревшие от безнаказанности тунисские разбойники, способные разве что мирные торговые корабли грабить, да и то используя преимущество числом премногое.

Не думал, не гадал тогда обычный проповедник из Рима, что вся оставшаяся его жизнь будет связана с этими… этими… ну да, конечно, варварами, язычниками, наказанием Божиим Европе, по которым сатана в аду плачет.

Отец Целестин, покряхтев, приподнялся, подвинул кресло поближе к огню, вытянул ноги и, расправив роскошное песцовое покрывало, коему позавидовал бы сам святейший Папа Римский, налил себе ещё вина и снова плюхнулся на сиденье. Дерево протестующе заскрипело, ибо не всякая лавка, стул или кресло могли выдержать громоздкие телеса святого отца. Монах хихикнул и отхлебнул терпкого мускатного напитка. Конунг Торин как-то заметил, что во всём Вадхейме (Иисусе! — «Во всём Вадхейме!» — он почитает эту деревню за центр Вселенной; эх, не бывал Торин в Риме…), так вот, во всём Вадхейме не сыскать мужчины, имеющего хоть половину толщины отца Целестина. Так пусть же он один толстеет за всех дружинников Вадхейма, вместе взятых! А потом ещё добавил, что ежели случится нужда потопить вражеский корабль — данов там каких-нибудь или саксов, — то самый верный к тому путь — сбросить им на палубу отца Целестина. Вмиг потонут. Разговор был в доме конунга, и все сидевшие за столом расхохотались. Монах же бровью не повёл, только взял с золочёного (итальянской, между прочим, работы) блюда кусок жирной оленины да челюстями заработал. Пускай себе смеются! Что бы вы без меня делали, олухи? А дородность суть свидетельство здоровья.