Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея Страница 20

Площадь заткнулась.

– Внемлите, о боги! Жертву примите во искупленье вины…

Персеидам подали черных петухов. Атрей с Фиестом наконец одолели кашель – и ждали, смирные, как барашки. Кривые ножи ударили наотмашь, отсекая связанным птицам головы. Кровь брызнула на алтарь, на ступени, на лица и хитоны – сыновья Персея щедро кропили направо и налево. Плавные взмахи. Колыхание белых одежд. Бормотанье площади.

Кровавый дождь.

– …во искупленье вины…

Вину, отметил Амфитрион, дядя не назвал по имени. Понимай, как хочешь: то ли брата зарезали, то ли мать покрывают. «Сам‑то как думаешь? – спросил голос, очень похожий на отцовский. – Могли они зарезать ребенка?» Могли, вынужден был признать Амфитрион. Если ребенок – помеха на пути к троносу… Фигуры братьев предательски размывались перед глазами. Вместо Атрея с Фиестом возникали другие сыновья Пелопса Проклятого: Трезен и Питфей. Воин и прорицатель; благородные сердца. Стоило большого труда отрешиться от приязни к старшим, оценивая младших. «Что произошло в Писе, останется тайной. Но ты вызвался ближе узнать Пелопидов. Дал обещание отцу. Раз уж все равно задержался в Микенах…»

– …Кровь пролилась! Жертву примите, о боги!

– О‑о! – откликнулась площадь.

– Отныне пред вами чисты Пелопиды! Нет на них вины!

Вспыхнул огонь на алтаре. Кто‑то зажег ароматные поленца, обильно политые маслом и медом. Зарезанные петухи легли в пламя. Трещала птичья плоть, обращаясь в уголь. Говорят, жрецы закрывают глаза на обычай – вкушают и от искупительных жертв. Но в Микенах ритуал соблюдался строго.

– Нет скверны!

Столб дыма зыбкой колонной уперся в небо – и начал расползаться, мешаясь с грозовыми тучами, набежавшими в единый миг. Колонны множились, образуя ряд портиков. Их венчали капители из облачных завитков. Выше росли перекрытия эпистелиона. Соткались фронтоны и фризы, сложилось скальное основание: мрак базальта, суровость гранита, блеск мрамора. На глазах собравшихся в небесах возникал храм – величественный, надменный.

Знамение?

– Ангел, ангел[34]! – взлетел над площадью истошный визг.

Многие задрали головы, ожидая явления Гермия в крылатых сандалиях. Однако вестник оказался земным. Толпа расступилась перед человеком, взмокшим от долгого бега. Ангел остановился перед ступенями алтаря, перевел дух. Грудь его тяжело вздымалась. Бегуну поднесли кубок с водой. Ангел кивнул, благодаря, сделал пару осторожных глотков, а остаток вылил себе на голову.

– Весть из Писы!

Он поднял взгляд на ванакта:

– Умер великий Пелопс, сын Тантала! Скорбите!

Ударь раскат грома, пади на площадь Зевесова молния – вряд ли Микены испытали бы большее потрясение. Площадь замерла. Совпадение? Знак? Но что может значить смерть Пелопса в день очищения его сыновей? Очнулось давнее проклятие? Отец ложно обвинил Атрея с Фиестом – и боги покарали лжеца? Или, напротив, Олимп дает знать: творящееся в Микенах неугодно Дюжине, и лучше изгнать сыновей Пелопса из города, дабы не стряслось беды…

О‑о, даже мудрецы терялись в догадках.

– Отец!

Атрей упал на колени, вцепился себе в волосы.

– Прости, отец!

Он рыдал, не стесняясь. Слезы мешались с жертвенной кровью, пятнавшей лицо юноши. Рядом безмолвной статуей застыл Фиест. Брат Атрея окаменел от свалившегося на него горя. За что? – спрашивали Пелопиды богов. Могучие, за что караете?

Молчало небо. Молчала и толпа.

Позже, сравнивая смерть двух великих – Персея и Пелопса – отмечали, что Убийца Горгоны умер куда скромнее Проклятого. Ну, поднялся к звездам. Сверкает по ночам. Так это еще голову задирать, и то не всякий раз увидишь. Тучи, знаете ли. Зато Пелопс…

О‑о, Пелопс!

Скипетр его – работу бога‑кузнеца Гефеста – отвезли на материк, в Херонею. Меч его – золотой эфес, клинок черной бронзы – доставили в Сикион. Колесницу его – дар владыки морей Посейдона – отправили во Флиунт. Там безутешные жители не угомонились, пока не взгромоздили колесницу на крышу храма, прозванного с тех пор Царственным. Плащ его… венец его… сандалии его… Казалось, погребальный костер натолкнул хитроумного Пелопса на мысль завоевать своим имуществом все земли вокруг.

Дома, в Писе, остались одни кости.

Их сложили в медный ларец и поместили в святилище – храм в свою честь покойник велел построить заранее. Жрецы объявили волю богов, сильно смахивавшую на волю Пелопса. Ежегодно тени усопшего будет приноситься в жертву черный баран, поджаренный на костре из белого тополя. Сжигать барана в уголь запрещалось. Напротив, поливаемый соком граната, баран готовился наилучшим образом. Каждый, вкусивший жаркого, считался нечистым. С этой минуты он допускался в окрестные храмы только после омовения – и внесения поминальной лепты на благоустройство святилища. Если баран оставался невостребованным, собравшихся кормили насильно. Потом их мыли в реке – под надзором мускулистых рабов с палками в руках – и собирали лепту. Кроме этого, лучшим юношам Элиды вменялось в обязанность бичевать себя перед алтарем Пелопса. Кровь их жертвовалась тени за компанию с бараном.

Бичевались с радостью – по слухам, это увеличивало мужскую силу.

– Хо‑хо! – смеялись в Арголиде.

– Забавники! – потешались в Арголиде.

– Еще б лошадей на крышу храма затащили! – издевались в Арголиде.

А там и прикусили языки. Когда сидишь в осаде, языком не отобьешься. «Где осада?» – изумлялись мудрецы. «Никого под стенами!» – возражали мудрецы. Простаки же чесали в затылках – и шли точить мечи. Взлети над Пелопоннесом на птичьих крыльях, огляди землю из‑под шапки облаков – что видишь, простак? Кто оседлал Истмийский перешеек – пуповину, соединяющую полуостров с материком? Град Мегары, обитель смельчаков. Правит в Мегарах грозный боец Алкатой, сын Пелопса. Сел на каменистом берегу Саронического залива, уставил копье в небо. Рядом, у звонких вод Селлеиса, в роскошной Эфире, правит Коринфий, сын Пелопса. Переименовал, шутник, Эфиру в Коринф, и посмеивается. Сунься чужак на Истм – с двух сторон возьмут в клещи, раздавят. Южнее, на скалистой дороге из Коринфа в Аргос – не успели оглянуться! – выросли Клеоны, богатые устройством. Правит там хитрец Клеон, сын Пелопса. Загородил дорогу стенами, дерет с путников мзду, а с телег – вдвое. Свернет обоз на запад – час от часу не легче. В плодородной, богатой реками Асопии властвует гордый Сикион, сын Пелопса. Чем он хуже братьев? – да ничем. Вот и дал городу свое имя. Еще западней, в богатых дичью Летринах, бьет кабанов, стреляет коз Летрей, сын Пелопса. Зазеваешься – поймаешь стрелу, козел! На юго‑востоке, в браноносных Трезенах, царствует Питфей, сын Пелопса. Установил алтарь Фемиде Правосудной; судит на свое усмотрение. Виноградники Элиды, дубравы Аркадии, бухты Трифилии, холмы Олимпии – сплошь Пелопиды. Что ни крепость, что ни тронос – наше, горланят!