Дункан Мак-Грегор - Владычица небес Страница 21

— Да в каком порядке? Где ты видишь порядок? — взорвался философ. — Всех поубивали, а ты…

Тут наконец ярость его иссякла. Мешком повалившись на табурет, он вытер пот со лба и тихо спросил Гвидо:

— Почему ты сказал «великолепно»?

— Я? Когда? — удивился ничуть не обиженный нападками Бенино маленький дознаватель.

— Когда узнал, что Лавиния исчезла.

— Хм, — ладошкой прикрыл самодовольную улыбку Гвидо. — Да потому, что в этом случае мне все становится понятно.

— Понятно? Что же?

— Все. Вернее… — Тут кошачья мордочка младшего Деметриоса омрачилась. — Я только не знаю, где Лал Богини Судеб.

— Да Нергал с ним, с лалом! — небрежно отмахнулся Бенино. — Ты скажи про убийцу. Кто он, тебе известно?

— Думаю, известно, — по возможности скромно ответил Гвидо.

Философ замолчал. Он и сам не знал, верить ему этому хитрому господину или оставить свою веру для кого-нибудь другого. Он устал от сей странной истории: устал думать о ней, участвовать в ней, говорить о ней — и только о ней. Заявление маленького дознавателя не произвело на него ожидаемого впечатления. Он решил, что сейчас будет названо имя, он поглядит на этого человека и… все-таки не поверит, что это сделал он.

— И кто же он?

— Потерпи немного, Бенино. Я скажу, я обязательно скажу. Мне лишь надо убедиться в этом еще раз.

С этими словами Гвидо вышел из зала прямо в сад, где вскоре скрылся за прекрасными фруктовыми деревьями и кустами, усыпанными красными ягодами.

Он вернулся мрачнее тучи.

Бенино к этому моменту уже послал Ламберта за братом, дабы позвать его к вечерней трапезе, а тот по собственному почину зашел и к Леонардасу, так что все — все оставшиеся в живых — были в сборе.

В лице маленького дознавателя сейчас не осталось решительно ничего кошачьего. Все черты заострились, а в глубине глаз мелькало некое странное чувство, похожее на боль.

Он взял табурет и отставил его на три шага от стола (таким образом оказавшись разделенным с остальными), уселся, сложил руки на груди и обвел всех пристальным, не слишком-то почтительным взглядом.

— Итак, приступим к нашему делу.

Бенино показалось, что даже голос его изменился: новые, хрипловатые нотки появились в нем.

— Теперь ты можешь назвать имя убийцы?

— Да, Бенино, могу. В моем расследовании я пошел путем самого Сервуса Нарота, то есть — стал подозревать всех. Но не всех вместе, а по очереди. Сначала я — на несколько мгновений всего — решил, что благо родного рыцаря и в самом деле заколол Лумо Деметриос. Но затем понял, что это не так. Я знаю Лумо с детства и могу уверить вас, что он наидобрейшее существо, хотя и очень большое. Но — к Лумо мы вернемся чуть позже.

Второй объект подозрения был ты, Бенино. Пусть тебе не покажется странным, но я заранее знал, что именно тебя назначил наследником Сервус Нарот. Дело в том, что завещание подписывал мой приемный отец, известный вам всем Гай Деметриос, и он был порядком раздосадован решением рыцаря все имущество по своей смерти передать тебе, а потому не стеснялся и выражался достаточно громко — я все слышал.

Затем я прикинул на роль убийцы Леонардаса — против него говорило только одно: он не офирец. Странно, подумал я, зачем ему выдавать себя за офирца? Кого волнует, какого он происхождения? Среди нас есть и туранец — Заир Шах, и шемит — Маршалл, и немедиец — я, и аквилонцы — погибший Теренцо и его сгинувшая ныне супруга Лавиния. Но то, что Леонардас называет себя офирцем, таковым на деле не являясь, еще не служит доказательством его причастности к убийству рыцаря.

Я перешел к Маршаллу. Он был на редкость невозмутим и явно не очень-то интересовался ходом расследования. Обычно люди весьма любопытны, особенно когда дело касается чего-либо таинственного, и активно участвуют в работе дознавателя даже без предложения с его стороны — вот как Бенино.

— Ты просил меня помочь, — нахмурился философ.

— Да, конечно, прости. Так вот. Кроме полной безучастности Маршалла, ничто не говорило о том, что он имеет какое-то отношение к нашему преступлению. Тогда я занялся Заир Шахом. О-о! Он вызывал у меня массу подозрений! Скрыл то, что видел Сервуса в ночь убийства и даже говорил с ним — раз! Был в коридоре в момент гибели Теренцо — два! Украл шпинели — три!

Впрочем, отступая от основной темы моего выступления, замечу, что не только Заир Шах отличился в воровстве ценностей из сокровищницы рыцаря. Тот же Маршалл, например, украл черную жемчужину, Леонардас — Красного Отца, а Лавиния — диадему Ормазда.

— Что? — взвизгнул старик. — Мою диадему?

— Не твою, — мягко произнес Гвидо, — а Сервуса. Вы спросите, как я узнал об этом? Отвечу. Я догнал девушку уже у самых ворот Лидии. Она намеревалась скрыться, но, увидев меня, оказалась столь любезна, что остановила возницу и согласилась переговорить со мной. Она была рада вернуть похищенное, ибо оно жгло ей руки. Да и не по этой причине бедная красавица решилась на побег… Но — о том чуть позже.

Кстати, несчастного Теренцо я тоже подозревал в убийстве, и довольно усердно — вплоть до тех пор, пока его самого не зарезали.

Но вот, добравшись до последнего из гостей, я пошел обратным путем, то есть стал по одиночке исключать тех, кто никак не мог совершить преступления. В конце концов осталось двое… Теперь я мог с полной уверенностью сказать: «Да, один из этих двоих — убийца!»

Гвидо остановился, чтобы перевести дух. Ламберт услужливо поднес ему кубок с вином, и маленький дознаватель, с признательностью поглядев на него, отпил пару больших глотков.

— Чем я располагал к сему моменту? — продолжил Гвидо. — Письмом — вот оно. Писано по-аквилонски, почерк приличен: «Сервуса убил шемит. Посмотри его сапог». Не расстраивайся так, Маршалл. Да, я посмотрел твой сапог и нашел черную жемчужину и — кинжал Бенино Брасса. Но к этому времени меня уже мало волновало то, что я найду в сапоге. Главное было — само письмо. Тот, кто написал его, и есть искомый убийца, понял я. Так кто же написал письмо?

Все мы (кроме Лумо) владеем разными языками, ибо люди вполне образованные. Значит, автором письма мог быть любой. Я не исключил даже самого Маршалла. И все же — и все же! Мы с вами помним, что я оставил только двоих подозреваемых, а потому именно среди них надо было искать того, кто написал письмо.

Что еще? Три кинжала: один мой — им зарезали Теренцо, один Лумо, им закололи Сервуса, и один Бенино — им никого не успели убить. Что касается моего кинжала — тут все просто. Я отлично помнил, что у меня забрал его Ламберт, когда нечаянно сломал открывалку для бутыли. Но потом — и сие тоже я видел — старик положил кинжал на стол, а я, уходя, забыл его взять обратно. «Кто оставался в трапезном зале?» — так подумал я, когда рядом с телом Теренцо нашел свой собственный кинжал. И я ответил сам себе: «В зале постоянно находился Маршалл». Я пошел к Маршаллу и спросил, не видел ли он, кто заходил сюда за это время. Он ответил, что большую часть времени спал и, кроме Ламберта, никого не видел. Тогда я обратился к Ламберту…