Либеллофобия - Н. Мар Страница 21

— Первое, что следует уяснить об эзерах, — это их бессмертие.

— Как у наших диастимагов?

— Хуже. Хуже для нас. Любой взрослый эзер живёт вечно, а если вдруг погибнет, то инкарнирует. Возродится, восстанет. Воскреснет, мать его. Если труп не разорвать, не сжечь… или не растворить в кислоте, таракан полежит-полежит, да и обернётся в кокон.

— Это кокон светился красным?

— Он, да. Красный шёлк — значит молодая была тварь, первой линьки.

— И этот шёлк их лечит?

— Да. А после даёт новую жизнь. Только они будто сами не свои, когда пробуждаются. Бездушные, хладнокровные. И до одури помешаны на крови.

По пути к бойлерной я удержала Гу за рукав и страдальчески заглянула в глаза:

— Только не говорите моим: я ведь не нарочно. Мне ведь и так досталось… Он умолял помочь, я просто напоить хотела. Что было делать? Я же не зверь…

— Полно!.. — отмахнулся эвакуратор. — Он бы и мать родную продал за глоток крови, так их ломает от инкарнации.

Разумеется, Гу был очень внимателен к моей просьбе не выдавать причину нападения.

— А дуре своей жалобной скажите, чтоб впредь не совалась в мешки для трупов, — объявил он родителям, пока те спросонья ошарашенно щупали мою битую башку. — Она там плеснула эзеру водички попить. Видали таких сестёр милосердия?

И бросил меня на растерзание. Под взглядом папы я вся съёжилась. Подумала вдруг, что не так уж и плохо было бы умереть от глупости там, снаружи. Чем теперь от стыда здесь. Взбучка запомнилась надолго.

— Мало того, что ты бы сама погибла, — плакала мама, распутывая мне волосы, слипшиеся от крови и грязи. — Ведь ты подставила бы весь бункер, дай ему уйти. Эмбер, представь: он бы тебя убил и полетел к своим — докладывать, где прячется атташе Лау!

— Но я не хотела, мама! Пап, я думала, он там изранен и плох, еле жив! Я думала… я решила, что дам ему хоть подышать, а после побегу к майору и буду умолять помиловать. Пусть бы он остался в плену. Живой. Это благородно, это правильно, это гуманно… я думала. Ведь мы же — разумные люди!

— Они не люди, — отрезал папа. — Почему ослушалась приказа? Почему не позвала патрульных? Зачем сама полезла?

У меня сердце зашлось от серых молний в его глазах. Что сказать-то? Что ненавидела своих же, когда пытали эзера? А потом чувствовала себя предателем, предателем, мерзким предателем…

— Я случайно.

— Случайно⁈

— Ну нарочно! И что!

— А то, что ты — не разумный человек, Эмбер. Ты ещё глупый подросток. Девчонка, для которой всё это — игра в войнушку, из которой можно выйти по щелчку. Ты думала, здесь можно сесть напротив врага и сказать: слушай, приятель, стоп-игра. Давай я отнесусь к тебе по-божески, и мы всё уладим. И он растает, расплачется и раскается. Так? Так⁈

— А я не хочу взрослеть, если это значит, стать бессердечной, — губы затряслись, я заплакала. — Пап, ведь я ни слова не сказала, когда вы там его… Я всё понимаю. Но он же никому не успел причинить вреда. Гу сказал: молодой, первой линьки.

— Первой линьки — это не старше девяноста девяти! — отец хлопнул по трубе, и я опять прокусила губу и слушала, как гремит сердце. — Я тоже всё понимаю! Да, мы его пытали. Да, жёстко и безжалостно. Но иначе тварь привела бы других тварей. За нами! За мной! За тобой, Эмбер! И ты не вымолила бы ни зёрнышка милосердия в ответ. Жестокость насекомых твёрже законов природы! Точка! — он сжал моё плечо, взглядом забивая правду глубоко в душу. — Мы для них — вот как для нас племенная саранча. Хуже! Способ утолить жажду, голод и похоть. Хочешь остаться человеком, говоришь, — тогда не верь эзерам, а убивай всякого на шести лапах. Ясно?

По правде, ему незачем было тратить столько сил, чтобы доказать, какая дочь идиотка. Я уже усвоила урок. Ещё там, у мешка для трупов.

— Ясно.

Несмотря на рассвет, папа выбежал из бойлерной, чтобы успокоиться, а мама повела меня спать. Она ничего не добавила, спросила только, укрывая мои ноги нежной паутиной:

— А если бы эзер убил кого-то из нас, ты по-прежнему видела бы в нём человека? Бросилась бы защищать?

— Конечно нет.

— Ты храбро сражалась и убила своё первое чудовище. Но убийство — это зерно, Эмбер. Не дай ему прорасти. Гуманность одна для всех без исключения, но не потому, что кто-то другой — человек, а потому что человек — ты. Иначе твоя теория несостоятельна.

Я запуталась. То есть поступила вполне «человечно»: первым делом убила, а после… запуталась.

Глава 10

Злодей добивается своего

Небо над Рубигеей раскололось, лёд зазвенел по крышам разорённых хижин и по обшивке гломерид. Из космоса хлынул целый водопад света. Тяжёлые туманы разметала радужная взвесь из бриллиантовых капель. Не посадка звездолёта, а сошествие богини.

Сверкающий частный борт не успел приземлиться, а лёд уже растащили проворные рабы. Корабль затих, заняв место в ряду других гломерид. За прибытием гостей наблюдал эзер в чёрном капюшоне. Провалы глазниц в маске-черепе горели красным. Никто в своём уме не рискнул бы подойти к нему, разве лишь за смертью. Клинкет частной гломериды пшикнул, выпуская клубы фильтрата перед выходом пассажира, и эзер в чёрном хромосфене отвернулся. Напротив так красиво догорал захваченный Альдой посёлок. Глаз не оторвать.

— Ку-ку! — зазвенело мелодично, и ладони смерти нежнейшей, сладчайшей — обняли его сзади и прикрыли огни глазниц. — Угадай, кто соскучился?

Эзер напрягся, застыл, как ледник. Потом взял пальцы гостьи в свои и обернулся. Белый, будто пуховый, хромосфен. Крылья шелкопряда в бархатистой пыльце. Даже в броне эта дьяволица была ангелом.

— Здесь не место для медиазвезды, Маррада, — заметил он.

— Я ведь говорила, у меня репортаж по заказу эзер-сейма.

— Ах да. Кажется, ты упоминала, но невнятно: мешал член моего покровителя у тебя во рту.

— Берграй Инфер, не забывайся, — гостья металлизировала голос и отстранилась, высвобождая пальцы из его рук. — Ты знал, какая я. Видели фасеты, что лапки брали.

«Беспринципная, падкая на славу и деньги, самая прекрасная на свете шлю… бимая». О, эти мысли, став ежеутренней молитвой, давали облегчение.