Александр Бушков - По ту сторону льда Страница 22

Так… Вон там определенно начинается большая глубина – и в те времена, когда порт находился на поверхности, там было глубоко, а уж теперь… Поневоле придется искать обходной путь. Пожалуй, следует обогнуть порт слева – если предположить, что Инбер Колбт и в самом деле представляет собою устье реки, впадавшей некогда в иной океан, то можно приблизительно восстановить в уме древние карты…

Он посмотрел влево. Там, под бывшей скалой, лежал на левом борту корабль, не имевший, сразу видно, никакого отношения к порту – несомненная галера с обломанными мачтами и прекрасно сохранившимся по правому борту двойным рядом длинных весел. Это уже позднее, конечно, уже после Шторма кому-то не повезло. Древность невероятная – галеры давным-давно вышли из употребления, о них на Таларе всегда упоминалось, как о реликтах далекого прошлого. Даже поговорка морская есть: «Давным-давно, как во времена галер».

«Карты!» – вдруг пришло ему в голову. В самом деле, если это морской порт, если предметы из далекого прошлого столь великолепно сохраняются, там, в порту, можно надеяться отыскать древние карты. Кое-какая польза от этого все же может выйти – зная, как выглядели глубины прежде, можно строить кое-какие умозаключения и ориентироваться с грехом пополам, делая поправку на изменения. Все лучше, чем шагать наугад…

Внезапно впереди, если прикинуть, примерно на полпути между древним замком на вершине скалы и портом, появилась пара морских змей. Они словно бы выстрелили откуда-то снизу, от дна, быстро поднимались вверх, почти вертикально, держась рядом…

Сварог проворно отступил к замку, встал за одной из прилепившихся к стенам здания причудливых башенок, чтобы его, не дай бог, не заметили эти твари. Кое-что о морских змеях он знал: создания эти лишены ядовитых зубов, но к зрелым годам вырастают до пяти-шести уардов, питаются любой живностью, с которой в состоянии справиться, в том числе и людьми. Трудно было определить размеры этой парочки – нет поблизости ориентира, по которому можно прикинуть масштаб, но если это взрослые особи, то путника на морском дне будут расценивать исключительно в качестве пропитания. Сабелькой от двух сразу не отмахаешься. То, что Сварог знал змеиный язык, помочь не могло – подобные твари начисто лишены сантиментов и гуманизма, тот факт, что добыча способна с ними общаться на их языке, мало что, надо полагать, изменит…

В общем, он затаился, осторожно выглядывая из-за башенки и шаря взглядом в поисках надежного ориентира. Змеи его не заметили. Были всецело поглощены друг другом. То ли играли, то ли исполняли брачный танец, кто их там разберет: с невероятным проворством носились над дном, выполняя самые неожиданные па, грациозно выгибаясь, свиваясь в кольца, плывя рядом и обвиваясь вокруг друг друга. Было в этом танце что-то одновременно красивое и омерзительное, словно бы завораживающее – эпизод настолько иной жизни, иного разума, иных нравов и привычек, что пробирала непонятная оторопь.

Резвясь и играя, они понемногу удалялись в противоположную от Сварога сторону, смещаясь к порту…

И вдруг Сварога пробил ужас, какого он давненько не испытывал, потому что он наконец-то узрел точку отсчета, к которой можно было привязаться, и понял истинные размеры змей, и ошибки тут быть не могло…

Змеи прошли над портовыми строениями, одна из них мимоходом смахнула хвостом решетчатую чашу локатора – и все масштабы мгновенно стали истинными, пропорции и размеры способны были ужаснуть…

Длина каждой из змей составляла не менее лиги!..

Хелльстадские глорхи по сравнению с ними – дождевые черви. В океане не могло быть обычных морских змей такого размера. Зато в жутких россказнях упоминались два мифологических страшилища, дремлющих где-то в глубинах, – Ермундгад и Митгард. Митгард, как поведал в свое время брат Тивадар, шаганский монах, – не просто одно из многочисленных подручных врага рода человеческого, а одно из четырех воплощений Князя Тьмы. Воплощение Земли. Один из четырех якорей, удерживающих дьявола в этом мире, позволяющих посещать наш мир, когда заблагорассудится…

Он вновь увидел изуродованное страшным шрамом лицо брата Тивадара, услышал тихий глуховатый голос: «Воплощение Воды – Великий Кракен. Воплощение Огня – дракон Брелганд. Воплощение Земли – исполинская змея Митгард. Воплощение Воздуха неизвестно до сих пор. Великий Кракен спит где-то в пучине, и местоположение его, как и змеи Митгард, неизвестно до сих пор. Дракон Брелганд около двух тысяч лет назад был сражен братом-рыцарем…»

Сварог не чувствовал в себе стремления совершить нечто героическое, ему попросту было страшно, не по-человечески страшно. Змея длиной в добрую лигу казалась не противником, а чем-то настолько превосходящим, несокрушимым, что следовало вообще не попадаться ей на глаза, не говоря уж о том, чтобы вступить в бой.

Захотелось прижаться ко дну, распластаться, как камбала. Он презирал себя за эти мысли, но не мог от них избавиться – настолько огромны, устрашающи были два чудовища, грациозное скользившие над крышами и локаторами давным-давно погрузившегося в море порта.

Он не знал, сколько это продолжалось. Стоял, прижавшись к холодной каменной кладке, не в силах оторвать взгляда от резвившихся чудовищ. Вспомнил, что совсем недавно слышал о сошедшем с ума матросе, видевшем в море одно из этих созданий, и не особенно поверил тогда. «Значит, вот так, – шептал он, содрогаясь от тоскливого уныния. – Значит, они и в самом деле проснулись, как будто без них мало было хлопот и тревог. И как я должен с этими тварями совладать?.. Все, с чем мне до сих пор приходилось биться – пустяки, детские игрушки…»

Казалось, это продолжалось бесконечно – дикие танцы исполинских змей над мертвым портом, смертное оцепенение, охватившее Сварога. Но наконец змеи, держась совсем близко друг к другу, ушли в сторону пучины, погружаясь быстро и целеустремленно, и скрылись из виду. Сварог почувствовал себя чуточку легче. Но уж никак не бодрее. Ему следовало спуститься в порт – но он все не мог себя заставить, стоял, прижавшись спиной к бугристым камням, чувствуя спиной каждую неровность, ощущая слабость в коленях, во всем теле.

Он принялся ругать себя последними словами. Когда это не особенно помогло, заставил вызвать в памяти иные лица – лица тех, кто сопровождал его в походах и погиб, не зная страха, не пытаясь повернуть назад, уклониться от драки, лица тех, кто был жив – и, несомненно, полез бы в преисподнюю вслед за Сварогом.

Ему в конце концов стало стыдно – за трясущиеся коленки, за минутное уныние, за то, что позволил себе испугаться, дрогнуть. Остервенело стиснул зубы – и заставил-таки себя отодраться от стены древнего замка. Стал спускаться вниз по вившейся вдоль откоса мощеной тропинке.