Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат Страница 23

Наконец, Квинтилий Вар поднимается и вяло машет рукой распорядителю игр. Тот кланяется и поворачивается к зрителям. На нем парик мима и украшенная символами Меркурия цветная туника.

Взмах руки. Ревут трубы. Долгий протяжный звук, от которого стая воробьев взлетает вверх и рассыпается, как горсть хлебных крошек. Потом снова садится по краям арены. Молодые гладиаторы убегают. Арена пуста.

Наступает тишина. Игры начинаются.

На арену вышли сразу несколько варваров. Приговоренные к смерти узники — их должны были распять, но решили найти им более интересное применение. Или, может быть, начала ощущаться нехватка крестов, не знаю. Плотницкие мастерские легионов тоже не могут работать безостановочно.

Они вышли — твердо, все как один высокие и крепкие. Их двенадцать человек. Все в лохмотьях, измученные пленом. Мужчины. Один из них идет упругой походкой воина. Сверкающий взгляд как удар кинжала.

Цирк взревел — варвары должны умереть, но умереть для общей радости. Кровавое зрелище пьянит — и это особое, пугающее опьянение. Оно напоминает экстаз вакханок — недаром Август запретил отправление этого культа гражданам Рима. Толпа шумит и кричит, требуя крови. В толпе не остается отдельных людей. Толпа — чумазое многоголовое, многорукое божество, приносящее жертву самой себе, на собственный алтарь.

Глухое рокочущее рычание. От этого звука у меня по спине пробегает озноб. Германцев должны затравить зверьми — в Риме бы для этой цели привезли львов и тигров, волков или леопардов. Но кого припас Вар?

Звук трубы. Амфитеатр ревет в очередной раз, но уже тише. И вдруг — тишина.

Томительное ожидание. Белый песок — арена. Несколько человек в центре. И один воин, стоящий отдельно. Варвар выпрямляется. Бородатый, с изуродованным шрамом лицом.

Тишина длится. Напряжение натягивается в воздухе, как корабельный канат.

— Р-р-р-р, — негромкое, но жуткое.

И никого. Люди в центре арены стоят. Один из них, молодой парень, шатается и падает на колени, пытается подняться… Ему помогает один из смертников.

— Р-р-р-р.

Тишина такая, что слышно, как за стенами амфитеатра проезжает повозка, сворачивает, грохоча осями, куда-то — звук отдаляется.

Пленники ждут.

Я дышу медленно, словно через раз. Сердце стучит бешено, словно в бою. Ожидание становится невыносимым — весь амфитеатр замер, в толпе вскрикивает женский голос, не выдержав напряжения.

— Убейте их! — кричит кто-то. На него шикают.

Опять тишина. Ради таких вот мгновений в Риме живет половина города, если не больше. Я шумно вдыхаю, воздух наполняет грудь, в горле пересохло, как в сирийской пустыне.

Ну же! Когда?! Я не могу больше выносить это ожидание.

В такие моменты чувствуешь себя живым — сто крат, сто тысяч крат.

И вот оно. По лицам людей в центре арены словно проходит волна, искажает, сминает лица и тела… разбивается об утес одинокого воина — но даже он подается, отступает на шаг. Взгляды их направлены на что-то… на собственную смерть.

Еще не видя того, что видят они, я понимаю, что смотрят они в глаза Танатоса — посланца смерти. Ужас накрывает их темной пеленой.

И словно голос посланца подземного мира, выходца из-за Ахерона и Стикса, звучит ужасающее, подобное грому:

— Пускайте их.

Скрежет решетки. Я вижу, как люди на моих глазах умирают с каждым мгновением — с каждым дюймом поднимающейся решетки… черная тень подземного мира поглощает их, наплывает. И только воин стоит отдельно от всех, как утес, готовый встретить каменной грудью удар волн.

Решетка поднята. Тишина. Томительное ожидание.

Из прохода на арену, по белому, огромному в эту секунду пространству песка осторожным кошачьим шагом выскальзывает полосатая тень. Выходит тигр. Вонючая мускулистая кошка. Бежит.

Шкура тигра почти красная, в темных полосах, лоснится и переливается. Мышцы перетекают в мышцы. Он ужасен. Он весь как сгусток ртути. Весь как живая молния, неторопливо бегущая по песку.

Тигр прекрасен. В полной тишине он бесшумно идет по кругу. Затем останавливается, поворачивает широкую усатую морду и оскаливается. Клыки.

И тут толпа начинает реветь. Крик поднимается как пылевой столб. Тигр прижимает уши, снова рычит. Люди хлопают в ладоши, кричат, стучат друг друга по спинам — да! да! да! Чистая, незамутненная радость. Гул утихает. Тише, тише, не пугайте тигра!

— Убей их, киска! — кричит одинокий глумливый голос.

В первый момент мне кажется, что этого провокатора выкинут на арену прямо к тигру, иди, мол, поздоровайся, посмотри, что там за киска, но вдруг — общий хохот, и все начинают кричать:

— Хватай их! Куси их!

Все на стороне тигра, а не пленников. Зрителей можно понять — я тоже болею за кошку, а не за этих унылых германцев.

— Ку-си! Ку-си! — скандируют трибуны.

Тигра многие не видели до сих пор, он их покорил — своей смертельной грацией. Да и вообще, пусть он наконец убьет кого-нибудь!

Пленники медленно сгрудились в центре арены. Угрюмые, уже мертвые для толпы… но тигр не решается пока нападать. Он голоден, зверей специально не кормят перед выступлением несколько дней. Перед ним — добыча, но добыча сбилась в стадо, а тигры не любят нападать на стадо, они знают, чем это может закончиться. Одинокий германец напоминает ему вожака буйволиного стада — он так же настороже, он следит за тигром.

Тигр идет с другой стороны, не решаясь нападать. Бьет хвостом по красно-полосатым бокам, злится. Опять рычит.

— Ку-си! — кричат с трибун.

Пленники молча стоят. Тигр идет по краю арены легкой равномерной походкой.

И тут… Один из пленников — самый молодой — вдруг срывается и бежит к краю арены, к стене. Кричит и пытается забраться на нее. Обдирает пальцы. Ногти его скребут по дереву. Он срывается, поворачивает голову…

Тигр смотрит на него, не отрываясь.

— Стой, идиот! — кричат ему из амфитеатра.

Молодой германец, не слыша, бледный как песок, разворачивается и бежит по краю арены. Он плачет.

Толпа затихает. В тишине раздаются всхлипы. По грязному лицу германца текут слезы.

Тигр смотрит. Желтые глаза огромной кошки мерцают.

Кажется, молодой германец слишком хочет жить… Он спотыкается, но успевает выровняться, снова бежит…

И вдруг тигр срывается с места, в несколько огромных прыжков настигает молодого и сбивает с ног. Хватает лапами, словно играет. Душераздирающий вскрик. Молодой, как безвольная тряпичная игрушка, мотается в лапах тигра. Крови почти нет. Все это происходит за пару мгновений. Тигр ложится на свою добычу и поднимает морду.

Германцы кричат.

Тигр кладет лапы на добычу и поднимает усатую морду. Зевает. Начинает ее облизывать. Шершавый красный язык проходит по бедру варвара, сдирая лохмотья. Еще раз и еще.

Зрители вопят и кричат, как безумцы. Смертники молча смотрят.

Пьянящий дурман ужаса сгущается над белым песком арены. Тигр поднимает морду и вырывает кусок. Смотрит на остальных германцев и ест. Стоит кому-нибудь пошевелиться, он оскаливается. Клыки его в крови.

Я выдыхаю. Только что секунду назад я был на арене — я чувствовал себя и жертвой, и охотящимся тигром.

— Киска! — кричит глумливый голос. — Киска ку-ушает!

На месте остальных я бросил бы придурка на арену, поближе к любимой «киске». Вместо этого они вскакивают на местах и кричат:

— Еще! Еще зверей!

Кровавый дурман тянется над амфитеатром, окутывает всех. Не зря говорят, что зрелища подобны неразбавленному вину. Они бьют в голову.

Распорядитель вскидывает руку. Смертники поднимают взгляды — воин, что стоит впереди, задирает голову к небу, прикрывает глаза. Молится или прощается? Не знаю. Я слышу грохот поднимающихся решеток. Это выпускают зверей. Из всех звериных нор их подгоняют раскаленным железом — тянет паленой шерстью и кровью. Они не хотят убивать — но мы хотим.

Рим должен стоять на силе и чести. А кровь — это для богов. Варварское зрелище. Говорят, знаменитый Цицерон его не переносил… И некий Попилий отрезал ему голову. Видимо, чтобы поделиться своим мнением о вкусах знаменитого оратора. Смешно.

На арену выбегают черная как уголь пантера, два льва и несколько огромных волков — это, видимо, местный вклад в игры. Зверей не кормили — они голодны, они видят добычу тигра, но тот ее не отдаст. Так что им придется взять самим.

Некоторые смертники в отчаянии падают на колени. Воин стоит и смотрит на зверей, глаза его сверкают.

Смертники сбиваются в одну сторону, там, где решеток нет. Звери рычат.

Пантера пытается обойти воина, принюхивается, но напасть не решается. Львы рычат друг на друга, потом разбегаются в разные стороны. Они голодны. Один пытается подобраться к добыче тигра и отобрать — тот в ярости встает.

Толпа неистовствует.