Дуглас Брайан - Демоны степей Страница 24

— Арригон д-даже п-похлебку руками ест, — сообщил Вульфила. — С-сам в-видел.

— А еще рассказывали, — продолжала Рейтамира, — будто они верят: опуская ложку в пищу, человек чтит своих богов. И чем жирнее пища, тем лучше чтит.

— Ж-жратве п-поклоняются, — подытожил Вульфила.

Все трое почувствовали вдруг облегчение. Может быть, всю эту историю насчет бога-ложки

Рейтамира и выдумала нарочно, желая хотя бы издалека, безобидно, отомстить недоброму проницательному старцу за пренебрежительный прием, оказанный путникам в селении. А может, кстати, и не придумала. Разные люди — разные боги, Наверняка есть и такие, кому и жирная каша — божество… И водить дружбу с подобными людьми — лишнее.

И даже «гриф» громко крикнул, как будто соглашаясь со своими спутниками.

Вечерами, когда потрескивал костер, лошади, в темноте почти неразличимые, паслись неподалеку, а в горшке булькала густая похлебка, заваренная с мукой и грибами, либо истекала на вертеле жиром подстреленная днем птица, путники чувствовали себя — лучше некуда. И хотелось им, особенно Рейтамире, чтобы будущее никогда не наставало, чтобы вечно длилось настоящее.

— А что, — спросил у киммерийца Арригон, — давно ты возишься с этим полоумным юнцом?

Конан неопределенно пожал плечами. Юноша то и дело впадал в буйство, и его приходилось связывать, но обычно киммериец надеялся на свою силу и ограничивался тем, что набрасывал Бертену на шею веревку. Не хватало еще, чтобы освобожденный принц сбежал и начал вести жизнь дикой птицы в здешних степях! Ищи его потом…

Бертен примостился возле Конана, шевеля руками, как крыльями, и жадно поглядывая на заячью ножку, которую обгладывал киммериец. Он ждал, пока ему бросят кость.

— Во всяком случае, он еще не успел надоесть мне настолько, чтобы я захотел от него избавиться, — ответил наконец Конан и зевнул.

Бертен выхватил из его руки заячью ножку и, ворча, принялся обкусывать с нее остатки мяса. Конан невозмутимо протянул руку и взял себе еще порцию.

— Где ты нашел его? — продолжал расспросы Арригон.

Конан не ответил. Гирканец смотрел на него из темноты проницательными черными глазами. Плоское лицо степняка оставалось бесстрастным, но в углах рта зазмеилась нехорошая улыбка. Еле заметно пока что.

— Что ты пристал ко мне? — спросил наконец варвар, сердито отвлекаясь от трапезы. — Если мы с беднягой вам мешаем, то завтра же уйдем в степь, только вы нас и видели.

— Я не об этом спрашиваю, — напомнил Арригон.

Конан встал, приблизился к гирканцу и навис над ним. Впрочем, на того это не произвело ни малейшего впечатления. Сидя на земле со скрещенными ногами, Арригон задумчиво разглядывал киммерийца и ковырял в зубах ногтями.

— Видишь ли, Конан, — заговорил Арригон снова, — сдается мне, ты не все нам о себе рассказал при нашей первой встрече.

— Ты тоже не все поведал, — отозвался Конан вполне миролюбиво. — Например, не сообщил мне, кто твои родичи и почему ты прибился к Велизарию.

— Родные мои погибли, и ты об этом знаешь, — возразил Арригон, — а Велизарий дал мне место в боевом отряде, где я мог отдохнуть душой.

— Кром! Да ведь твой Велизарий был убийцей!

— Мне-то что? — отозвался гирканец почти равнодушно. — Я и сам убийца. Да и ты ведь не лучше.

— Мирных жителей и женщин я не убиваю, — сказал Конан.

Арригон неожиданно быстро и ловко вскочил на ноги.

— Я спросил тебя об этом парне, — повторил он. — Кто он такой? Где ты нашел его?

Конан вздохнул. Ну почему некоторым людям обязательно нужно докапываться до правды? Да еще так настойчиво… Половина войн из-за этой ненужной правды начинается.

— Этот парень — Бертен, младший сын владыки Хоарезма, — сказал Конан внятно. — Велизарий держал его у себя в подвале, злым колдовством превратив в стервятника. Теперь, когда Велизарий мертв, чары отчасти рассеялись, но мальчишка до сих пор не свободен от них. Я ищу способ очистить его от этой грязной магии. Я ответил на твой вопрос, Арригон?

Гирканец кивнул. И добавил:

— Я не стану тебя спрашивать о том, как умер Велизарий…

— Не лучшим образом, — фыркнул Конан.

— Т-ты уб-бил его? — вмешался Вульфила. Он побледнел, раздул ноздри. — А к-как же к-кол-дун?

— Что — колдун? — не понял киммериец.

— К-колдун д-должен был его защитить! — взорвался Вульфила. — Я же говорил, что этим к-колдунам н-нельзя верить!

— Не было никакого колдуна! — рявкнул Конан. — Как вы до сих пор этого не поняли! Велизарий и был колдуном, а вы ему служили. Вы, воины!

Наступило тягостное молчание. Потом Арригон отступил на шаг.

— Не знаю, что тебе и сказать, киммериец. Ты убил человека, который был нашим вождем, нашим благодетелем.

— Посмотри, что он сделал с парнем, ваш благодетель, — буркнул Конан.

Воины машинально уставились на Бертена. Тот ворчал, ковыряясь пальцами в костях уже совершенно обглоданного зайца. Почувствовав на себе взгляды, он поднял голову и вдруг пугливо вжал ее в плечи.

— Что? — пробормотал он, растерянно озираясь по сторонам, словно опасаясь наказания, которое может обрушиться на него откуда угодно. — Я что-то не так делаю?

Одинаково изумленное выражение появилось на всех лицах. Юноша перепугался еще больше.

Он осторожно поднялся на ноги, вытер измазанные жиром пальцы о свои рваные штаны.

— Я ошибся? — спросил он еще раз.

— Нет! — взревел Вульфила. Северянин и сам не понимал, почему испытал такую огромную радость, когда молодой хоарезмийский принц проявил первые признаки возвращающегося рассудка.

Конан улыбнулся.

— Привет, — обратился он к Бертену. — Ты отлично справился, дружище. Полагаю, этому зайцу настал конец. С чем я всех нас и поздравляю!

Глава пятая

ПАВЛИН РАСПУСКАЕТ ХВОСТ

От ока тысячеглазого павлина ничего не скроется! Потому и избрали его божеством те, кто мечтает о тайной власти среди людей. Рассуждения адептов Ордена Павлина хоть и просты, но не лишены своеобразной логики. Пусть внешне мы выглядим самыми обыкновенными людьми — торговцами, караванщиками, рыболовами, ткачами и гончарами. Это ровным счетом ничего не значит, ведь на самом деле любой из нас обладает тайной властью и каждое мгновение может сокрушить не угодившего человека — о чем тот, естественно, даже не подозревает. И от этого еще слаще мысли о мести…

Разумеется, Эйке и думать забыл о господине Церингене. Занимался расширением дела, радовался на доченьку, радовался и обществу тихой, ласковой жены, чья красота после рождения ребенка расцвела победоносно. Случалось, задумывался о непутевом сводном брате, но без особой печали: свою участь Тассилон избрал себе сам, да и не такой он человек, чтобы пропасть! А если надумает вернуться — под этим кровом всегда ему будут рады.