Стефан Корджи - Ночные клинки Страница 25

Правда, Конану удалось найти одного торговца сыром, который утверждал, что ему удалось побывать внутри лет пять назад, когда порядки у Тайджи еще не стали столь строгими.

— И как же тебе это удалось? — старательно разыгрывая восхищенное изумление, спросил Конан.

— Удалось? Ха! Вот уж, как говорится, удача тут даже и не ночевала, — отозвался торговец, задумчиво ковыряя в черных полусгнивших зубах отодранной от лавки щепочкой. — Случайно все это вышло, силач, случайно. Я им сыр привез — и весьма ароматный, скажу я тебе.

В это верилось легко — сырный запах расходился вокруг торговца на добрый десяток футов.

— Вышел их кухонный лакей… с какой-то шлюшкой из служанок. Им, видите ли, взбрело в голову поразвлечься! Так что мне разрешили въехать с моей тележкой внутрь.

— Выглядит, небось, здорово — золото там, серебро всякое, — подначивал Конан, разыгрывая роль простака, восхищенного осведомленностью собеседника.

— Ха! Золото! Серебро! Всего этого там, конечно же, в преизбытке. — Торговец помолчал. — Но больше всего там знаешь чего, силач? Стражи! Никогда не видел столько амбалов с мечами! На каждом углу по паре! И с луками и с копьями! Но этого мало — скажу тебе, силач — там прямо-таки воняет волшебством! Охраняющие чары, вот что я тебе скажу!

— Чары в придачу к страникам-людям? — Именно так, силач, именно так. Я рассказал одному приятелю про это место — ну, там про жемчуг величиной с кулак и всем прочем, что успел заметить. И этот глупец решил попытаться стянуть что-то у Тайджи! Господин вставил его жить.

— И как долго? — деловито осведомился Конан. — Он орал целую неделю, пока его пытали — и еще целую неделю рычали демоны, которым Тайджи скормил душу бедняги…

Так что большого выбора у Конана не было. Оставался только один выход — однако он требовал некоторых специальных приготовлений. Киммерийцу пришлось вернуться в Айодхью.

Базар в вендийской столице был обычным восточным базаром — поражали разве что его размеры. Ряды лавок, лавочек и лавчонок тянулись на мили; по узким проулкам текла разряженная толпа. Мешались яркие цвета одежд — синие, оранжевые, алые, желтые; неспешно следовали паланкины куртизанок, дородные купцы из иных краев Вендии шествовали от одного лотка к другому, выбирая, прицениваясь и торгуясь до хрипоты. Конан чувствовал себя в подобном месте точно рыба в воде.

Правда, у киммерийца не было денег, а унижаться до карманных краж он не хотел. Надо было найти иной способ.

Долгие хождения по базару привели его, в конце концов, к одной из небольших лавок, где торговали канатами и веревками. Недолгое наблюдение выявило, что немолодой хозяин частенько отлучается выкурить глиняную трубку к владельцу соседнего заведения, оставляя свое предприятие на молодого глуповатого приказчика.

Едва только торговец, переваливаясь, в очередной раз отправился перекурить, Конан вошел в полутемную лавку — и тотчас же увидел то, что было ему нужно.

— День добрый тебе, сын мой, — торжественно провозгласил киммериец, поднимая правую руку.

— И вам также, господин, — недоуменно отозвался приказчик. По глазам его северянин сразу же понял, что особым умом тот не отличается. Был этот приказчик едва ли больше чем на год моложе самого Конана.

— Сын мой, могу ли я надеяться на скидку? — собрав все свое лицедейское мастерство, медоточивым голосом произнес киммериец.

— Мастер Табим никому не делает скидок, — тотчас же выпалил парень и только после этого спросил: — А почему вы зовете меня «сын мой»?

— Потому что ты и есть мой сын, — пояснил киммериец как можно более серьезно. — Все люди — мои сыновья, за исключением тех, кто приходится мне дочерьми. Но разве ты не узнал меня, сын мой?

Приказчик недоуменно помотал головой и туповато уставился на Конана.

— Я монах святого Румдумуллитского Ордена! — торжественно провозгласил Конан.

— Вы? Монах? Да на вас и рясы-то нет! — искренне изумился приказчик.

— Сын мой, так ведь именно поэтому я и зашел в эту прекрасную лавку, — доверительно сказал Конан, понижая голос.

— Так ведь мы облачений не держим, — растерялся парень. — Одни только веревки! — Он почесал в затылке.

— Но веревка — обязательный предмет нашего одеяния! — Конан наставительно поднял палец. — Смотри!

Он протянул руку, подхватил конец облюбованной веревки и обмотал один оборот вокруг своей талии.

— А теперь, — киммериец вновь повернулся к обалдело взиравшему на все это приказчику, — представь, что на мне широкая коричневая ряса. Необходим пояс, чтобы она не хлопала на ветру. Так что веревка должна идти дальше вот так… — Он перекинул следующий виток через плечо и вновь пустил вокруг пояса.

— Так вам ею обвязываться нужно? А зачем тогда такая крепкая веревка? Самая лучшая веревка во всей лавке! И стоит она немало… — продолжал удивляться приказчик.

— Разумеется, сын мой, я оценил ее крепость. Именно поэтому я и пришел в лавку твоего хозяина. — Конан обмотал вокруг себя почти всю бухту.

— Вы… вы на мумию похожи… гм… отец мой, приказчик едва удержался, чтобы не прыснуть в кулак.

— Сын мой, нет нужды обращаться подобным образом к монаху Хумдрумуллитского Ордена, если только ты не разделяешь нашей веры, — заметил Конан, возясь с последним куском веревки.

— Э, а до этого вы по-иному назвались! — внезапно встревожился приказчик.

Киммериец выругался. Он был не слишком силен в подобных проделках — меч в его руке был куда более привычен. По правде говоря, у него совершенно вылетело из головы, как именно он назвал в первый раз свой несуществующий орден.

— Это важнейшая часть наших обычаев, — тем не менее, ответил он как можно более назидательно. Продолжая, как ни в чем не бывало, накручивать на себе веревку, он подошел к самой конторке, всем своим видом показывая, что отнюдь не собирается никуда уходить. — Истинное имя святого ордена не может произноситься вслух и не может именоваться двумя одинаковыми словами, — важно ответил он. — Так что мы каждый раз слегка изменяем название. Это воля богов, сын мой. Ничего не поделаешь.

— Но если вы каждый раз называетесь по-разному, как же вы можете знать, к какому ордену принадлежите на самом деле? — продолжал недоумевать приказчик, от напряженных мыслительных усилий яростно скребя затылок.

— О! — Конан вновь поднял палец. — Это архиважнейший богословский вопрос. — Я приятно удивлен, что кто-то, не принадлежащий к нашей вере, сумел сразу так глубоко проникнуть в наши догматы! — (Киммериец набрался подобных умных слов в Шадизаре, где бродячие проповедники прямо-таки кишмя кишели.) — Обычно это удел лишь наших самых лучших мудрецов. — Ты весьма, весьма обрадовал меня, сын мой. Скажи мне, ты свободный человек? Готов ли ты немедленно оставить все свое добро, отказаться от греховных сношений с женщинами, питаться лишь водой и проросшим овсом? Готов ли ты все свое время посвятить проникновению в удивительные истины нашей веры? Сын мой, я вижу, что из тебя получится отличный монах нашего Сумтумуллитскаго Ордена!