Леонард Карпентер - Конан Полководец Страница 26

Воспоминания о тюрьме в Динандаре были еще живы в нем, и вид этой камеры пыток с подвешенной к колесу жертвой был ему невыносим.

Но взглянув на узника, он понял, что его вмешательство уже не нужно. Последний остаток жизни покинул истощенное тело, голова узника откинулась назад и глаза закатились. Ощутив тошноту и почувствовав себя загрязненным, Конан повернулся и вышел на освещенный солнцем парапет.

Следующим утром двойная цепь всадников ехала через луга долины Урлауб. Подъехав к лесу, они собрали ветки, сделали вязанки и привязали их к своим седлам. Конан, благодаря своему аристократическому виду, был освобожден от этого занятия. Он ехал рядом с Дарвальдом и Фавианом, который был по-прежнему угрюмым и неразговорчивым.

Юный лорд произносил только короткие отрывистые команды, и только один раз обрушился с яростной бранью на какого-то солдата, который нарушил линию. Двадцать всадников, выделенных Бальдром, заметно отличались от людей Ульфа, неряшливых и мрачных. Конану особенно не понравился один, с лицом хитрого зверька, который ехал впереди, указывая дорогу.

Когда солнце уже клонилось к полудню, пастбища кончились и начались зерновые поля. Один из всадников Бальдра, Фермер по происхождению, горестно вздохнул, глядя как конские копыта топтали стебли роскошного налитого овса. Его товарищи, заметив страдания бывшего фермера, начали подшучивать над ним, громко смеясь.

Фавиан резко крикнул, приказывая им молчать. После короткого совещания с Дарвальдом и провожатым он дал знак отряду остановиться. Велев людям Ульфа зажечь факелы и масляные сосуды, молодой лорд вновь устремился вперед, остальные последовали за ним.

Сначала Конан не видел никакой цели впереди, хотя провожатый громко уверял офицеров, что она совсем рядом. Отряд мчался быстро, топот копыт был приглушен мягкой почвой и высокой, по колено, травой. Никаких препятствий им на пути не встречалось — богатые поля не были разделены ни изгородями, ни заборами.

Внезапно впереди показались согнутые фигуры в грубой крестьянской одежде. Бросив свою работу, они выпрямились и с тревогой смотрели на приближавшихся всадников. Поняв, что им угрожает опасность, крестьяне побросали свои мотыги и в панике стали разбегаться в разные стороны. К своему изумлению Конан услышал лязг вытаскиваемых из ножен мечей и злорадные мстительные крики всадников. В считанные мгновения все было кончено — не оказавшие сопротивления крестьяне остались лежать на поле, изрубленные мечами или раздавленные копытами коней, при этом отряд даже почти не снизил скорости, чтобы преодолеть это препятствие.

Да, эти хайборийцы грубо играют, подумал Копан. Похоже, друг друга они убивают с большей охотой, чем иноземцев. Он почувствовал облегчение от того, что ни один из несчастных крестьян не попал под копыта его коня.

Вскоре перед ними показались цветущие сады и спрятавшиеся между ними крестьянские хижины. Строй всадников образовал изогнутую линию, чтобы окружить деревню со всех сторон, и с зажженными факелами двинулся вперед.

Удивление и паника, вызванные их появлением, были всеобщими. Испуганные люди разбегались во все стороны в поисках какого-либо убежища.

На центральную площадь деревни ворвались офицеры во главе с Фавианом, размахивавшим мечом и громко кричавшим. Конан следовал за ним на некотором расстоянии, то и дело поворачивая коня, чтобы не наскочить на упавшие тела.

Теперь он понимал, как был наивен, когда ожидал, что сначала жителям деревни будет провозглашено какое-нибудь официальное уведомление барона, затем начнутся расспросы и допросы, выявление зачинщиков и только потом, если понадобится, показательная казнь. Но то, что он увидел, было просто самой настоящей кровавой бойней. Мужчин, женщин и детей резали беспричинно, как будто для пробы оружия. Особенно усердствовали люди местного сквайра, которые с вожделенными криками набрасывались даже на домашних животных, яростно разрубая их на куски. Всадники барона убивали своих жертв более умело и избирательно, направляемые громкими непрерывными командами Фавиана. Перед глазами Конана на миг мелькнули кровавые сцены разграбления Венариума, но то, что происходило сейчас вокруг него, казалось северянину особенно диким — здесь никто не оказывал сопротивления, да и грабить было нечего.

Конан никогда не думал, что убийство одних немедийцев другими так глубоко коснется его сердца, но теперь он чувствовал все возраставшую тяжесть на душе. Он соскочил с коня и повел его, с трудом прокладывая себе дорогу между мечущимися крестьянами и атакующими их всадниками. Это не схватка, сказал он себе, и я не убийца, чтобы принимать участие в избиении младенцев.

Когда крики жертв стали раздаваться все реже, в игру вступили факелы. Зеленые посевы на полях вряд ли могли быть уничтожены огнем, но края соломенных крыш мгновенно вспыхивали от легкого прикосновения пылающего факела. Древками пик всадники открывали двери и выламывали оконные ставни в домах, бросая туда зажженные вязанки хвороста. Раздались новые крики — на этот раз от людей, которые пытались укрыться в домах. Они в панике выскакивали наружу, но тут же падали, разрубленные поджидавшими их захватчиками.

Ощущая подкатившую к горлу волну тошноты, Конан смотрел на эти ужасные сцены, понимая, что несчастная деревушка, не оказавшая никакого сопротивления, едва ли могла быть логовом опасных бунтовщиков, как это представил им Ульф.

Внезапно его внимание привлекло чье-то лицо, мелькнувшее в просвете между двумя горящими домами. Несмотря на густые клубы дыма, почти скрывавшие его, оно показалось Конану знакомым.

Бросив коня, он помчался между домами, задыхаясь от едкого дыма. Пробежав мимо них, он остановился и стал вглядываться вперед, в густые заросли ивняка, окаймлявшие берег реки. Заметив несколько фигур, мелькнувших в них, он бросился туда с зажатым в руке мечом.

Едва он сделал несколько шагов, продираясь сквозь заросли, как на него набросился с вилами молодой крестьянский парень. Сильным ударом меча Конан вышиб вилы из его рук, а затем плашмя ударил мечом ему по голове, сбив парня с ног. Тот рухнул, как подкошенный, и затих, но Конан знал, что не причинил ему особого вреда и, оставив крестьянина, бросился дальше, к поросшей тростником кромке реки.

Он увидел четырех беглецов, пытавшихся спустить на воду лодку, привязанную к дереву. Тот, что был выше всех ростом, обернулся, и Конан узнал вчерашнего мятежника, ускользнувшего от них с Фавианом в густом лесу.

Капюшон откинуло ветром назад, и на Копана теперь смотрела привлекательная женщина с длинными заплетенными волосами. С ней было трое деревенских детей. Один из них, костлявый мальчишка с покрытым копотью лицом уставился на Конана, сжимая в руке нож с обломанным лезвием, женщина схватила мальчика за ворот и притянула к себе.