Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!» (отрывок) Страница 27

— Смотри. — Я щелкнул резинкой штанов. Олег еще не вполне проснулся, поэтому тупо уставился мне между ног, и я дал ему подзатыльник: — Да вон туда!

Надо сказать, в проснувшемся виде Фирс кое-какие вещи соображал быстрее моего.

— Пожар, — сообщил он.

— Лес горит? — Мы поменялись ролями, теперь я плохо понимал, что к чему.

— Да какой лес… — озабоченно сказал Олег. — Настоящий пожар. Дом горит… или еще что-то… но построенное что-то…

— Часовые, блин! — рявкнул Колька. — Ну мы же спать хотим!

Мы сменили ребят, так ничего им и не сказав. Больше того, я и Сергею ничего не сказал — уж не знаю, почему. Мы посидели минут пять. Фирс употребил это время на то, чтобы отхватить от остатков косули кусок остывшего мяса. Сергей долго и уныло-сонно о чем-то думал, потом встрепенулся и сообщил:

— Пойду умоюсь.

Он исчез куда-то по направлению к роднику. Через минуту поднялся и я:

— Пройдусь вокруг холма… А ты кончай жрать, завтракать будет нечем.

Естественно, что первым делом я устремился смотреть на зарево. Оно имело место по-прежнему, хотя вроде бы приугасло как-то…

— Между прочим, — Сергей подошел почти бесшумно, — наш костер видно издалека.

— Не так далеко, как это. — Я вытянул руку. — Видел?

— В кино так горят дома, — тихо сказал Сергей. — Давно?

— Я встал — уже горело. А ребят я не спрашивал.

— Как думаешь, далеко? — быстро спросил Сергей.

— Кто его знает… Ночью огни кажутся ближе… Нет, не знаю, — решительно помотал я головой. — Но завтра мы идем почти туда.

— Ну, завтра и увидим, — хлопнул меня по спине Сергей. — Пошли к костру?

— Я пройдусь вокруг холма, — решил я все-таки исполнить свое первоначальное намерение.

— Давай…

…От страха перед ночной темнотой леса меня излечила раз и навсегда моя первая и последняя одинокая ночевка в лесу на берегу Прорвы. Конечно, тут не Прорва, и тут есть не воображаемые страхи; вон кто-то утробно взревел где-то за луговиной. Интересно, Фирс знает, кто там ревет?

Гулко отозвалась земля. Послышалось многоголосое ржание, я ощутил ногами вибрацию, а через минуту различил на луговине текущую реку конского табуна. Это было красиво, мне всегда нравились кони; больше их только волки и собаки. Я даже мечтал научиться ездить верхом, но у нас в Кирсанове было негде.

Кони резко ушли куда-то влево, в урочище. Я продолжал стоять на месте, всматривался и вслушивался. Нет, ничего. Нигде — ни единого признака человека… кроме пожара. Неужели потеряли наш след? Хорошо бы…

Я вздохнул и зашагал вверх, к костру.

Жарко было с утра, и жара была нехорошая, душная — явно собирался дождь, хотя на небе не возникло ни облачка. Но летние ливни в наших местах (а это, как ни крути, наши места!) налетают молниеносно.

— Вода — проблема, — печально сказал Андрюшка. — В котелках не поносишь, а фляжка только у Кольки есть.

— В принципе, — я затянул ремень, — можно сделать кожаные фляжки, как в Англии. Уайнскины они называются. Только, — признался я, — я вообще-то не знаю, как их делали.

— Иди ты, — уныло предложил Андрюшка, и я пошел — снова в головной дозор, только теперь с Сережкой.

Санек со Сморчом отстали — им приспичило выяснить насчет погони, и они обещали соблюдать максимальную осторожность, а потом догнать остальных. Дело вообще-то нужное, хотя и опасное — но я про них думать забыл. То ли погода так подействовала, то ли еще что, но я находился в невероятно напряженном состоянии. Сергей, похоже, тоже. Я заметил, как он то и дело касается рукояти своего палаша. Смешно это не выглядело — я-то свой и вообще нес в руке.

Мы шли в полнейшем молчании и наконец устали от этого. Ясно было, что сейчас кто-нибудь не выдержит и заговорит на отвлеченные темы, чтобы развеять напряжение.

Но посторонний разговор так и не успел начаться. Сергей, шедший впереди, вдруг как будто споткнулся, уставился себе под ноги, а потом резким взмахом руки подозвал меня. Я оказался рядом в два прыжка.

Сергей молча указал в папоротник подлеска. Я посмотрел туда — и ощутил стремительный спазм желудка.

Смяв телом — как упал на бегу, с размаху — целую полосу сочных листьев, около наших ног лежал парень постарше нас. Вернее, это я сообразил, когда разглядел его повернутое вбок белое лицо. А в тот момент я увидел две вещи: запутавшуюся в светло-русых волосах свежую дубовую веточку и две торчащие в спине рукояти — пустые, из двух параллельных прутьев, завершенных кольцом.

Точно под левой лопаткой. Брошенные с такой силой, что маленькие овальные гарды вдавились в кожаную куртку.

В правой руке у парня был длинный широкий кинжал, запятнанный кровью. А левая — левая сжимала отрубленную человеческую кисть, такую же гипсово-белую, как и лицо убитого…

Второй труп мы нашли почти тут же — за двумя дубами. Это была девчонка — наших лет. Без руки и голая, только то, что она голая, не вызывало никаких мыслей…

Опомнился я за кустами, где меня стошнило — в несколько приемов, пока я не начал давиться жгучей кислятиной лезущей из опустевшего желудка желчи. Судя по звукам, с Сергеем творилось то же самое.

К этим трупам мы не вернулись, но выиграли немного. Разве что сумели удержать девчонок, и то хорошо. А так уже через полкилометра (когда стал отчетливым запах дыма, да и, очевидно, тянуло его с другого берега ручья, к которому мы вышли) прямо в воде мы нашли груду изрубленных тел, у которых даже пол опознать не представлялось возможным — ручей вымывал кровь и тек дальше розовым… Поодаль на берегу горкой лежали отрубленные головы. Кто-то — до сих пор не знаю кто — нашел в себе силы их посчитать и сказал: семь голов, пять мальчишек и две девчонки в возрасте 12–16 лет.

Оба берега ручья были черными от крови. Мы буквально насильно заставили девчонок идти стороной, а сами двинулись напрямик. У меня по-прежнему жутко выкручивало желудок и шумело в ушах, то морозило, то швыряло в горячечный жар, а перед глазами со свистом летели — обрывками кинопленки — кусочки увиденного только что…

Тут, на высоком берегу ручья, было поселение — пять полуземлянок с крышами из хвороста и дранки, окруженных невысоким частоколом. Все это было развалено, обгорело или даже еще чадило. Тут тоже все напрочь оказалось забрызгано кровью. Странно — меня больше не рвало.