Анна Гурова - Громовая жемчужина Страница 27

– …и владыка преисподней внял ее просьбе, – продолжал нашептывать в ухо Сахемоти. – «Тебе по силам превратить смерть своих детей в жизнь, – сказал он. – Но для этого тебе надо вкусить мяса из адской печки».

«Ради детей я готова на что угодно, – ответила она, – Мне нечего терять…»

Огненная долина впереди начала обретать странную форму. Недоброе предчувствие охватило Кагеру…

И тут он понял, что ожидает его впереди. Среди мрака и багрового пламени простерлась огромная, обнаженная женская фигура. Женщина разлагалась прямо на глазах. Смрад, поднимавшийся над источниками пламени, был запахом тления. В ее плоти, словно в перепаханной земле, вспыхивали тысячи багровых огоньков, как рдеющие угли, раскиданные по чернозему. Ее руки и ноги содрогались, словно она пыталась встать, но не могла. Взлохмаченные волосы великанши шевелились как живые, лицо кривилось в беззвучном крике. Бесчисленные огни оказались пожирающими ее тело огненными червями…

– Праматерь отведала из адской печки и умерла, – раздался голос Сахемоти. – Только после этого из могильных червей, что съели ее плоть, восемь миллионов богов родились для жизни заново. Она вечно умирает, чтобы ее дети – все мы, – могли жить. Вот что значит для смертного – пройти через смерть по пути огня. Ты по прежнему считаешь, что тебе нечего терять?

Отвращение и ужас Кагеру были так велики, что он, не отвечая, изо всех сил рванулся назад… и с размаху треснулся затылком о сосновый ствол. В глазах вспыхнуло пламя ярче адского. Когда зрение вернулось к Кагеру, он обнаружил, что сидит у костра на своем месте. Костер уже почти прогорел и превратился в кучку тлеющих углей. По другую сторону кострища неподвижно сидел Сахемоти.

– Кстати, – добавил он, – когда первый мужчина, ее муж, увидел, во что она превратилась, он поступил точно так же как ты – в ужасе сбежал. Ему еще предстоит за это заплатить.

Кагеру промолчал, растирая ноющий затылок.

– Ты можешь попытаться стать богом, если захочешь. Но, чтобы родился бог, должен умереть человек. Эта женщина не побоялась умереть ради своих детей. Теперь она – соправительница огненной преисподней. Путь огня – жестокий, но быстрый способ подняться наверх.

– Я уже один раз умирал, – буркнул Кагеру.

– Уточнение – тебя убили. Бог умирает и воскресает исключительно по собственной воле.

– Я не хочу больше умирать. Хватит.

– А иначе никак.

Кагеру сложил руки на коленях и опустил голову. Нет, от Сахемоти нечего ждать помощи. Его безжалостное спокойствие подобно тысячелетним скалам, о которые год за годом разбиваются в бурю беспомощные рыбачьи лодки. Этот бог не испытывает к Кагеру ни ненависти, ни приязни. Мокквисин для него – пустое место, кукла, необходимый инструмент, который выбросят после того, как будет сделана работа. Этого момента с нетерпением ожидает Анук, с его двойственной сущностью. Недобрый подросток, бывший ученик, которого Кагеру использовал как вместилище для пойманного огненного демона, и тот самый огненный демон – неумная, жестокая, вспыльчивая, обожающая насилие тварь. Теперь обе эти сущности живут в ладу и согласии в одном теле и ненавидят мокквисина страшной ненавистью. Кагеру рядом с этими богами – ничто.

– В принципе, пока я тобой доволен, – добродушно сказал Сахемоти, словно прочитав его мысли. – Свою роль у княгини ты отыграл отлично. Помнишь, я обещал тебе награду?

– Легкую смерть? – мрачно спросил Кагеру. – Огненный ад вместо ледяного?

Сахемоти рассмеялся.

– Запомни одну вещь, Кагеру – я никогда не бросаю тех, кто мне верно служит. Мы можем потерпеть неудачу и погибнуть, но и возвысимся мы тоже вместе. Спокойной ночи.

Бывший бог встал и ушел в шалаш. Кагеру остался у костра с одной мыслью: «Лучше бы я умер десять лет назад!»

«Нет ничего хуже моего жалкого существования! – растравлял он себя. – Это хуже той боли, которая не оставляла меня ни днем, ни ночью, год за годом, которая пропитала все мое существо, стала частью меня самого, которая только сейчас начинает понемногу отступать… Самое важное в мире – это сила. И нет ничего позорнее, чем ее потерять! Нет…достаточно. Как был бы рад этот гаденыш Анук, прочитай он мои мысли! – Кагеру заставил себя успокоиться. – Всё-таки, кое-что у меня отнять невозможно – мои знания. В них – залог избавления. Я буду пытаться снова и снова. Сахемоти преподал мне хороший урок. Если хочешь победить – иди прямо навстречу смерти, до последнего предела, и еще дальше. И ни на кого не рассчитывай, кроме себя…»

Кагеру поднял голову и посмотрел на шалаш в корнях сосны, где спали его ненавистные хозяева.

«Если когда-нибудь освобожусь – больше никаких игр с богами. Тебе тоже будет награда, Сахемоти, и тебе, Анук. Больше никаких попыток подчинить вас и использовать ради возрождения Кирима. Только полное уничтожение!»

Убедившись, что шторки в шалаше плотно задернуты, Кагеру протянул руку к углям. Над углями поднялось облачко серого пепла. Облачко сгустилось, потемнело, и вскоре превратилось в очертания волчьей головы. Зрачки волка вспыхнули багровыми точками, взгляды демона и мокквисина встретились.

– Тошнотник, – прошептал Кагеру, проводя рукой по его призрачной шерсти. – Когда-нибудь всё обязательно изменится, и тогда те, кого я ненавижу, пожалеют о том, что появились на свет…

Рука прошла сквозь пустоту, но на ладони остался след золы.

Глава 10. О том, как в долину Каменной Иголки проникло зло

Началось всё со снов. Сначала одному монаху, потом второму, третьему приснился один и тот же кошмар. Как будто они идут по дремучему лесу, и тут навстречу им выходит волк. Жуткий, словно из преисподней – огромный, черный, глаза так и горят. Подкрадывается, роняя слюну из оскаленной пасти, принюхивается…

Казалось бы, подумаешь, кошмар. Проснулся в холодном поту, помолился Бессмертному Воителю о защите от демонов – и спи себе дальше. Но не получалось. Монахам, увидевшим во сне чудовище, не спалось и не елось. Даже во время медитации они вздрагивали и озирались при каждом шорохе.

С каждым днем таких монахов становилось всё больше. Внешне ничего не изменилось. Всё тот же неспешный распорядок, труды с рассвета до заката … а по ночам, в снах – снова и снова черный волк. Проходили дни, в монастыре поселилась тревога. Даже те, кому посчастливилось спать без сновидений, чувствовали неладное. Монахи, которым приходилось по хозяйственным делам ходить через долину, старались не покидать стены монастыря после заката. Наконец, нечто ощутил и престарелый настоятель, духом на три четверти пребывающий в Верхнем мире.