Валерий Большаков - Варварский берег Страница 29

– Ну что? – громким шепотом поинтересовался Пончик.

Оглянувшись, Олег заметил Жеку и сказал:

– Это самое… помогите лестницу дотащить, только тихо.

– Понял…

Взобравшись по лестнице на балкон, Сухов перешагнул порог комнаты, сразу расслышав громкие, злые голоса:

– Наше дело – девку прикончить, и всё!

– Да ты глянь, какая краля! Грех не попользоваться! – Азраэль, скажи ему!

– Кончай, Коко. Соберите побрякушки – пусть думают, что грабеж. Удавка где?

– Да я руками, там шейка-то…

Взяв в левую руку пистолет-пуффер, в правой сжимая рукоять шпаги, Олег быстро и бесшумно прошел в соседнюю комнату.

Широко раскрытые глаза Флоры, связанной, с кляпом во рту, в изорванном платье, глянули, казалось, прямо Сухову в душу.

Связанная Анакаона недвижимо сидела в кресле, лицо ее было бесстрастным и даже чуток презрительным.

Убийца, здоровенный амбал, стоял рядом, ласково улыбаясь и разминая пальцы. Клинок вошел ему в печень.

Не издав ни звука, амбал содрогнулся всею своею тушей.

Олег выдернул шпагу, и наемник с грохотом упал, словно вязанку дров выронили.

В дверях моментально нарисовался бледный Азраэль. Вскинув пистолет, Сухов нажал на спусковой крючок.

Пуля поразила личного палача маркизы в живот, и в тот же момент чья-то шпага вылезла у Азраэля из груди.

Пихнув палача ногой, чтобы освободить клинок, на пороге возник граф д’Эбервиль.

– Флора! – крикнул он осипшим голосом.

– Жива! – бросил Олег.

Разминувшись с графом, Сухов кинулся в гостиную, но Быков с Пахой тоже знали, с какой стороны за шпагу браться, – зачистили по полной.

Упираясь руками в колени, Олег отдышался. Господи, как он устал…

– А с трупаками что делать? – поинтересовался Жека.

– Выносим во двор и грузим на телегу. Да хоть в карету.

– Олего!

Сухов живо обернулся. Зареванная Флора бросилась к нему и снова расплакалась.

– Ну почему, почему они все такие жестокие? Ну что я им сделала?

– Ты перешла дорогу маркизе де Монтеспан. Это самое… Сама подумай, ну на кого король обратит свое благосклонное внимание – на молодую красавицу или на жирную тетку?

Девушка улыбнулась сквозь слезы и шмыгнула покрасневшим носиком.

– Только вы не уходите пока, ладно? Оставайтесь у нас! Да, Роже?

– Конечно, милая!

– Граф, будьте начеку. Маркиза без Азраэля хвост подожмет, но всё равно напакостить может изрядно. Лучше всего не бывать в Версале, дабы не дразнить гусей, и подыскать надежных людей для охраны. И чтобы одна больше не гуляла, поняла?

– Поняла, – улыбнулась Флора. – Господи, как же я перепугалась!

– Ну всё, всё!..

«Груз 200» вывезли, не мешкая, верст за десять от Парижа, да и схоронили в лесном овраге.

До самого вечера слуги мыли, чистили, драили, скоблили покои, словно уничтожая улики.

Когда в камине разожгли огонь и толстая кухарка накрыла стол, уже ничто в доме не указывало на недавно разыгравшуюся кровавую драму.

Следы в воду, концы обрублены, выводы сделаны.

Гостям постелили в мансарде.

На Париж опустилась ночь, было тихо, только собаки брехали по соседству. Сухов прогулялся по двору, посмотрел на звезды.

Его тревога не унималась. Нет, Азраэль с подручными его не тревожили нисколько – «померла так померла», а вот мушкетеры…

Меньше всего он желал враждовать со своими, и именно тут могут быть проблемы.

Сойтись на нейтральной территории и рассудить – это было бы лучше всего, но… Не выйдет.

Тогда остается одно – с утра покинуть Париж. И в Рошфор!

На «Ретвизане» его никто не достанет, а если попробуют, то узнают, сколько весят ядра главного калибра.

Кивнув своим мыслям, Олег поднялся наверх, в гостиную. Там за большим столом сидела Флора и что-то писала.

Огоньки свечей в канделябре пугливо дрожали, клонясь от сквозняков.

Сухов решил на цыпочках подняться в мансарду, но его остановил оклик:

– Олег, подожди!

Порывисто встав, девушка свернула исписанный лист бумаги в трубочку и сунула его в кожаный футлярчик со шнурком.

– Олег, ты помнишь мои письма?

– Еще бы!

– Вот это – последнее мое письмо к тебе. Но только огромная просьба – ни в коем случае не читай его до поры. Это очень важно, иначе ты нанесешь огромный вред, и не только себе. Понимаешь?

– Понимаю, – серьезно сказал Сухов, принимая письмо и вешая себе на шею, как оберег. – А когда можно будет?

– Однажды на закате ты увидишь зеленый луч. Вот тогда можно – и ни днем раньше!

– Спасибо, Флора.

Девушка покачала головой и положила ему руки на грудь. Ее ладони скользнули Олегу на шею, Флора подтянулась и прижалась к его губам жадным ртом.

Неохотно отстранилась, поникла.

– Тебе спасибо. За всё, за всё! И – прощай. Завтра я не буду вас провожать, а то опять расплачусь. А Роже сильно переживает, когда я реву…

Сухов молча поцеловал ей руку и ушел.

Глава 16,

в которой Елена отправляется в путь

…И опять свинцово-серая мгла тяжкого зноя. Отряд из десяти всадников шел по склону плато, заваленного каменной россыпью и изъеденными ветром валунами.

Черными бастионами обрывались вниз откосы, прорезанные глубокими оврагами.

Под обрывом раскатывался гладью серир – малюсенькая равнинка, усыпанная сглаженными ветром глыбами сланца, с отдельно стоявшей высокой дюной – гурдом.

Опасно качаясь в седле, к Мелиссине подъехал Амеллаль.

– Хеллен! – сказал он. – Азуэль дождь обещает!

– Дождь?! – изумилась Сухова. – Здесь?

– И еще какой! – вскричал туарег. – Ливень! Видишь во-он те облака? Низко висят… Видишь? Азуэль предупредил, чтобы в уэдах не задерживались – может сель пройти, в момент тебя закатает в глину!

– Понятно…

Отряд по тинкерту – боковому отвершку уэда – спустился в ущелье. Всадники торопили вьючных и запасных верблюдов, те ревели обиженно, словно уверяя: мы и так спешим!

Вдалеке прогрохотало. Вскоре серые, косо-слоистые стены каньона опали по высоте, расширились, и отряд выбрался в ираззер, главное русло уэда.

Елена подбадривала мехари, тот сердился, вскидывал горделиво выпрямленную голову, складывая губы в гримасу презрения и высокомерия.

Откуда-то донесся гул, туареги заспешили еще пуще, выгоняя верблюдов на террасу.

Сухова поднялась вместе со всеми и разглядела внизу, за поворотом, яркие шатры явно арабского образца.

Рядом с палатками стояли двугорбые верблюды, их спешно навьючивали караванщики. Купцы, надо полагать. – Э-ге-гей! – закричала Елена. – Дурачье!