Андрей Силенгинский - Крепость Тельцов Страница 29

— Да пропади ты пропадом! — в притворном гневе взревел старик. — Раз тряпки нужны, так и скажи, чего тянуть!

— Так я ведь и говорю, — воскликнула девушка. — И там не тряпки вовсе, а лучшая ткань во всем мире.

— Вот и говори сразу про ткань, — фыркнул отец, — а то купец да купец, только голову морочишь. Сколько денег нужно?

— Триста дзангов, — живо ответила дочь.

— Там что, шерсть пополам с золотом?

— Ну папочка! — взмолилась Найана.

— Ох, балую я тебя, — проворчал жрец. — Хорошо. Утром скажешь приказчику, чтоб выдал деньги, потом отправишь к этому купцу няньку и с ней кого-нибудь из слуг. Расскажешь няньке, какие отрезы нужны, и к полудню они будут у тебя.

— Как — няньку?! — вскричала девушка. — Я сама хотела пойти…

— Нет, — отрезал старик. Сердце ухнуло в ледяной колодец. Мрачным призраком замаячили события месячной давности.

— Но почему?!

— Сегодня были скверные предзнаменования, — ответил жрец. — Очень скверные. Будь на дорогах поспокойней, я прямо сейчас услал бы тебя из Ариссы…

— Услал? Из Ариссы? Куда?

— В столицу… или в деревню к родственникам матери… Куда угодно, лишь бы подальше отсюда!

— Но папа… — испуганно пролепетала дочь.

— Куда угодно!!! — прогремел Яссен. — И уж точно завтра ты из дому носа не высунешь! Слышишь ты меня?!!

Боги… Жалкий старик, тысячу раз уже он совершал эту ошибку — и в тысячу первый сделал все ту же глупость! С девчонкой нельзя разговаривать в таком тоне! Нельзя орать, нельзя топать ногами. Даже Телец Всеведающий не скажет теперь, какой выходки ждать отцу от своей взбалмошной доченьки…

— Носа не высуну?! — в голосе Найаны звенели все ледники Скорпионьих гор. — Харрашо!

Развернувшись, она вышла.

— Шакр! — крикнул Яссен, когда закрылась дверь на женскую половину.

Тотчас в комнате появился седовласый привратник.

— Девчонку никуда не пускать, — распорядился жрец. — Ни при каких условиях. Запри все двери, замкни ставни. Расставь людей, чтоб даже одним глазком не могла на улицу посмотреть. Если отправит кого-то за тряпками — пусть идут, ее же — ни-ни. Понял?

Шакр кивнул.

— Тогда исполняй.

Остаток вечера Яссен провел пытаясь сосредоточиться на мыслях о завтрашней ярмарке. Церемониальные принадлежности для жертвоприношения давно были приготовлены и начищены до блеска его учениками и храмовыми служками, купцы свезли к храму лучшие жертвенные плоды. Оставалось подновить текст ежегодной проповеди, которую он читал перед открытием каждой ярмарки, но голова была забита другим, и делать этого не хотелось. В конце концов, можно было оставить прошлогоднюю проповедь, многие жрецы так поступали, ведь кто помнит, что говорилось в прошлом году? Однако Яссен слишком любил дело, которому служил, да и эта проклятая война, что стучалась уже в ворота, требовала особых слов. Если не жрец, так кто еще будет говорить с людьми в такое смутное время… Нужно только очистить душу, отринуть все, что так беспокоит, так гнетет в последние дни…

Наконец он собрался. Приказав слуге принести набор для письма и пару масляных ламп поярче, старик повернулся к столу, развернул изрядно потрепанный папирус с текстом проповеди и, когда все требуемое оказалось перед ним, приступил к работе.

Старый текст оказался совершенно негоден. Спокойный и благостный, он годился для мирных времен, для тех счастливых лет, когда прежние войны уже изрядно подзабылись, а новая, пусть и маячила на горизонте бытия, но казалась лишь крошечным облачком, выползшим из-за края земли, чем-то таким далеким и нереальным, от чего люди отмахиваются, говоря: «Э, до нас не докатится». Увы, докатилось. Если бы атаман Глаз не оказался таким упрямцем, и не возжелал в первую очередь захватить именно Землю скорпионов (что доказывает, что боги, в своем непостижимом могуществе могут вложить дельную мысль даже в голову презренного разбойника), кто знает, кто заправлял бы сейчас в Ариссе, что сталось бы с ним, с Найаной, со всем народом… Да, боги пока жалели тельцов, но сколько продлится их благоволение?

Вздохнув, Яссен взялся за стилус.

Однако работа не шла. Снова представился обнимавший Найану подонок-водолей. Старик зарычал от омерзения и гнева. Великий Телец, почему он не велел убить мерзавца? Забить камнями, как бешеного пса! И почему должен и дальше терпеть этих вонючих инородцев? Опасаться, что очередная тварь может попытаться соблазнить его дочь. Бояться отпустить девчонку в лавку — только потому, что там может встретиться инородец купец? Почему? Почему? Почему?!

Боги, как он вымотался! Как постарел за эти треклятые тридцать дней. Как нуждается в отдыхе…

Мысли в усталом мозгу вдруг начали путаться, скользить, уплывать, вихриться, будто ночной туман. Яссена охватило предчувствие беды. Именно предчувствие, смутное ощущение, что с током крови разносится по телу в тот миг, когда сквозь кожу просачивается липкая отрава ненависти и страха. Покорные сигналу, легкие старика вдруг раздались в судорожном вдохе, таком мощном, что захрустели ребра, и Яссен стал проваливаться в жуткий бездонный непроглядно-черный колодец, наполненный всеми ужасами мира.

Яссен заметался, силясь вырваться из-под гнета. Звериный отчаянный изломанный болью вопль вырвался из груди. Невероятным усилием воли он заставил себя вскочить на ноги, что-то ударило по колену, толкнуло в бок, отбросило назад. Перекрыв гул набата, в уши ударил металлический грохот и звон, и вдруг ослепительно яркий луч полоснул по глазам, взорвавшись в мозгу тысячам нестерпимо белых молний.

Старик охнул, покачнулся, но внезапно чьи-то руки удержали его, не дав упасть.

— Тебе приснился плохой сон, господин, — услышал Яссен голос своего привратника.

— Шакр? — прошептал жрец.

Открыв глаза, он будто посмотрелся в зеркало — старый седобородый Шакр был почти точной копией его. Они походили друг на друга как два древних дуплистых дерева, как два замшелых камня, как два старика, проживших бок-о-бок всю свою жизнь, как хозяин и его слуга.

— Он самый, — сказал Шакр. — Доброе утро, почтенный.

— Демон тебя побери, Шакр. Что тут было? Что так грохочет?

— Тебе приснился дурной сон, господин, — повторил Шакр. — Ты так кричал во сне, я от испуга даже выронил поднос с умывальным тазом.

— Вздор! — крикнул Яссен. — Ты что, не слышишь, как грохочет набат?

— Это стучит кровь у тебя в висках, — рассудительно проговорил слуга. — Ты так взволнован. Ты всегда волнуешься перед проповедью.

— Проповедь!!! — в исступлении выкрикнул Яссен. — Будь она проклята, эта проповедь! Я вам покажу проповедь! Пусть сожрет меня Тень, если я дам этим отродьям топтать нашу землю!