Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!» (отрывок) Страница 29

В эту ночь мы четверо — Вадим, Сергей, Андрей Альхимович и я — не спали долго. Сидели у костра, понемногу поддерживали его и разговаривали.

Разговоры были печальными и деловыми. Начались они, естественно, с обычных рефлексий на тему, как все это было ужасно — в общем, «я его колю — а он мягкий…». Но довольно быстро перешли на вопрос, как нам тут дальше жить. Пятнадцать мальчишек, двенадцать девчонок, постоянная оппозиция в лице Сани. Тяжелая, если можно так выразиться, внешнеполитическая ситуация. Напряг с едой…

На «напряге с едой» Вадим проурчал нечто пессимистическое животом и слегка разрядил обстановку, если не считать, что в следующие десять минут разговор вертелся вокруг кафе «Север», домашней кухни и прочего. Пришлось приложить усилия, чтобы с этой темы съехать.

— Нам бы ням-ням бы, буль-буль бы нам бы, — задумчиво произнес я в заключение фразочку из «Музыкальной хроники». А Вадим вдруг негромко, но очень прочувствованно затянул:

Степь да степь кругом —Путь далек лежит…Там, в степи глухой,Замерзал ямщик.И среди пургиЧуя смертный час,Он товарищуВыбил левый глаз…

Его выслушали с интересом. Но потом Андрей попросил:

— Заткнись, а?

— Хорошо, — покладисто согласился Вадим. — Но я одно знаю: мы влезли в чужую войну, ребята. И что делать — так и остается вопросом, сколько бы мы ни говорили.

— Почему? — возразил Сергей и, поднявшись на ноги, гибко потянулся. — Договорились ведь. Идти к Волге. Идти вперед. И Олег правильно сказал: воевать так воевать. Ведь ясно же, что другой жизни тут не будет. А чужая война, нет ли, это, Вадим, разговоры. Как раз те, от которых ничего не изменится.

— Знаешь, — Вадим почесал нос, — я вот сейчас подумал. Сейчас, — с нажимом повторил он, бросил в огонь еще одну ветку и оглядел нас цепкими серыми глазами, — мы все друзья. Что нам друг другу-то врать? Мы сможем? Сможем тут жить? Так, чтобы не сойти с ума?

— Люди живут, — заметил Андрей.

— Видели мы, как они живут, — возразил Вадим. — Это все равно, что жить под расстрельным приговором.

— Ну, выбора-то у нас нет, — сказал я. — Или мы — часть этого мира. Или мы — трупы. Трупы я видел. Стать им меня не тянет.

— Значит — идем к Волге? — Сергей упер руки в бока. — Держимся вместе, как в обычном походе?

— Как в необычном походе, — ответил Андрей. — Но в целом ты прав.

О чем поет ночная птицаОдна в осенней тишине?О том, с чем скоро разлучитсяИ будет видеть лишь во сне.О том, что завтра в путь неблизкий,Расправив крылья, полетит,О том, что жизнь глупа без рискаИ правда все же победит.Ночные песни птицы вещейМне стали пищей для души,Я понял вдруг простую вещь —Мне будет трудно с ней проститься.Холодным утром крик последнийЛишь бросит в сторону мою.Ночной певец, я твой наследник, —Лети, я песню допою.

Константин НикольскийРассказ четвертыйНаша война

Пожелай мне удачи в бою,Пожелай мнеНе остаться в этой траве…

Группа «Кино»

— Двадцать третье июля. — Вадим облизнул потрескавшиеся губы. — По расчетам мы уже должны выйти к Волге.

Я промолчал, придерживая рукой ножны палаша. Последние две недели мы шли непрерывно, по 25–30 километров в день, в основном — бесконечными лесами. Мы отощали, хотя питались не так уж плохо. Кроме того, у многих разваливалась не приспособленная для дальних переходов обувь, а одежда пострадала почти у всех.

За это время мы не видели ни тварей, ни людей, ни каких-либо признаков того, что эти места обитаемы. Вообще, если кто не знает, такой поход — довольно утомительное занятие. Подъем в шесть. Завтрак, туалет — и в семь выходишь. С полудня до трех — привал на обед (одно название!) и отдых. В восемь начинаем искать место для ночлега, в девять — уже устраиваем лагерь, всегда однообразный, типовой, ужинаем и в одиннадцать спим. (Ночные дежурства — по трое по три часа.) Утром — все сначала. Особенно тяжело это, когда цель призрачная. Свободное время было заполнено в общем-то ничего не значащими разговорами, и с Танюшкой я разговаривал не больше, чем с остальными…

…Здоровенное ополье походило на кусок степи. Я временами начинал сомневаться, а не забрали ли мы лишнего к югу? Да и Вадим был в целом прав — мы должны были выйти к Волге если не позавчера, то вчера. Вместо этого мы тащились по этому чертову пространству — иначе и не назовешь.

Вчера. И позавчера тоже.

Меня это ополье раздражало еще и потому, что на нем мы были хорошо различимы. Едва ли тут есть воздушные средства наблюдения… и все-таки мерзкое чувство.

— Мимо Волги пройти невозможно, — заметил я. — Рано или поздно, а мы все равно к ней выйдем; она же через всю Россию тянется, от Каспия чуть ли не до Полярного круга.

— Утешил, — проворчал Вадим. — Нам что, до Каспия шагать? — И он ускорил шаги, нагоняя остальных…

…Сколько буду жить, буду помнить этот переход. Хотел бы — не забуду. Возникало ощущение, что у ополья нет конца и края, а солнце уже не просто жарило — давило, как крышка давит карасей на сковородке. Тут и там под ноги попадались теплые лужи с цвелой водой, в которой плавали гроздья лягушачьей икры и личинки комаров. Настоящее комарье висело над нами уже не тучей — сплошной завесой, словно черной кисеей. Я даже сперва не понял, что это, и думал — плохо с глазами, когда отошел в сторонку за кусты. Потом мысленно ужаснулся, но деваться все равно было некуда и оставалось только шагать, радуясь тому, что под ногами не сплошное болото.

Мы шли шестой час, если не считать отдыха после полудня. Даже раздеться было нельзя — комары пришли бы в восторг. Пить уже не просто хотелось — это желание выпало в подсознание и сделалось направляющим и определяющим. Возникало даже ощущение, что впереди — смерть от жажды, хотя это, конечно, было смешно. Не пустыня, в конце-то концов.

Но близко к этому.

— В принципе — конец этому должен быть, — как-то без особого энтузиазма сказал Санек. — Где-нибудь за следующим бугром…

— Это точно, за следующим бугром конец и будет. Всем, — загробным голосом сказал Вадим, отдуваясь. Его лицо, руки ниже подкатанных рукавов, грудь в широко распахнутом вороте имели цвет поспевающей малины.