Евгения Хамуляк - Странный Ад Кроко, или День крокодила Страница 3

И даже если бы нужно было кинуться за ней с моста, я бы предпочла это сделать, чем потерять ее из вида, или того больше, потерять ее из своей жизни…

***

Ход моих тягостных мыслей прервался, так как Бася резко затормозила, будто перед пропастью. Самое ужасное через пару секунд я увидела, что лес действительно заканчивался отвесным обрывом.

Это какое-то наваждение…

То ли от бега, то ли от шока и ужаса, может по какой-то другой странной причине, картинки перед глазами запрыгали и никак не хотели укладываться в одну стройную или, по крайней мере, постоянно не скачущую картину. Взгляд не мог сфокусироваться на чем-то одном. Я посмотрела вниз и только сейчас услышала страшный грохот от водопада. Тонны воды с рокотом спадали далеко вниз, заканчиваясь скалистыми выступами водной бездны.

В ушах заложило. Шум воды перекрывал даже ор, преследовавший нас все это время. Я перестала слышать что-либо вообще; капли пота заливали глаза, капая с ресниц, походя на слезы…

От какого-то морока, словно завороженная, я рассматривала бурлящую пропасть, расплывающуюся и вновь собирающуюся воедино. Она была невообразимо далека, но ее я видела яснее всего, чувствовала ее зов… Расстояние, которое нас разделяло, являлось непреодолимым и, в любом случае, несовместимым с жизнью. Существовал только один шанс достичь ее без ущерба расплющиться в кровавую лепешку в пенной утробе – взлететь и обернуться дикими лебедями. Другими словами – шансов выбраться сухими из воды у нас с Басей не было…

***

Я посмотрела на компаньонку, судорожно втягивающую разряженный воздух своим утонченным носом с хищно раскрытыми ноздрями, прикидывавшую шансы на успех; ее образ плыл перед глазами, мне стоило усилий концентрировать взгляд на ней. Это до боли знакомое красивое лицо, так редко виденное мною растерянным и встревоженным… Эти глаза, зеленые и прозрачные с мелким злым зрачком посередине, четко смотревшим мне в упор, словно дуло пистолета, вызвали во мне бурю эмоций. Я всегда была более чувствительнее, чем она, поэтому быстро и шумно разрыдалась. Бася лишь прикусила губу, все поглядывая то на меня, то на пропасть. Вытерев, наконец, слезы и пот, не смея что-либо сказать, лишь глубоко и тяжело дыша, я глянула на лес, откуда доносились надвигающиеся, как смертоносная буря, адские металлические голоса, орущие в рупор, повторяющийся речитативом, смешавшимся с лаем свирепых собак, призванных поймать двух провинившихся лис и разорвать их на клочья.

Оглушенная, я вновь повернулась к старшей подруге и серьезно посмотрела ей в глаза. Очень серьезно, посылая взглядом выразительный призыв хорошо все взвесить.

Тут в моей голове закружились бесцветные картинки тюремных камер с серыми лицами тюремных жительниц. Бася поняла меня без слов, по первому взмаху ресниц. Эту особую форму взаимопонимания, я бы даже сказала симбиоза наших сознаний, мы выработали давно, а может, она родилась с нами. Я видела, как эти серые картинки теперь всплывают и у нее перед глазами. И красивое женское лицо, вдруг скрючившись и почернев от злости, изрыгнуло плевок в сторону леса.

Вы видели когда-нибудь лицо Карабаса Барабаса с черными неподвижным акульим прищуром, в котором читается зверское желание переломать деревянный хребет любой глупой кукле, попавшей под горячую руку?

Это было лицо Баси в ту секунду, во взгляде которой ясно читалось это страстное намерение. И если бы не одно обстоятельство – погоня за нашими светлыми головками свирепыми крысыловами, мой жизненный путь закончился бы в этой самой точке, /сразу оговорюсь, возможно, не самой ужасной, что я могла себе представить/, со свернутой на бок шеей, – любимым приемом, отработанным в совершенстве моей подругой.

Но Бася никогда не делала лишних телодвижений, в ее голове всегда был антикризисный план, продуманный хотя бы на ближайшие шаги. И тратить силы на и так бесперспективное мое будущее, у которого один конец смотрелся хуже другого, она посчитала нужным сосредоточиться на окончательном решении.

Из кустов послышался рык нескольких чудовищ, я быстро посмотрела в сторону леса, как в этот момент, Бася, дотронувшись до моего плеча, оттолкнулась от него и, развернувшись спиной, бросилась в бурлящую пропасть.

С этой секунды мир вокруг меня необратимо изменился. Время, наконец, показав свою истинную природу, то есть свое полное отсутствие в реальности, перестало укладываться в рамки физических ощущений, порой расширяясь-сужаясь по своему личному усмотрению.

Оглянувшись на прикосновение, я узрела жуткую картину, страшнее, чем все кошмары погони вместе взятые. Мои глаза превратились в тысячи паучьих пластинок, улавливающих отдельно взятую деталь видимого положения дел, где каждая вызывала свое восприятие и ощущение. И это были тысячные оттенки леденящего ужаса…

Отдельно я заметила дыхание Баси: облачко выдоха, за которым не последовало вдоха, оно повисло в воздухе, и до меня донесся лишь его знакомый женственный аромат, перемешанный с изысканным парфюмом. А вот уже в прыжке зависает ее тело, неловкие повороты рук и головы, желающие за что-то ухватиться, округлившиеся зеленые глаза, в которых вдруг заблестела незнакомая этому лицу эмоция – растерянность и обида. Тело зависло, как на картинке комикса, а бестолковые сапоги, дурацкий плащ, будто по волшебству слетали с ее стройного тела проваливаясь в бездну, оголяя красивые ноги в странной неестественной позе, и тонкие руки, зовущие меня. Еще меня поразила ее одежда, ранее скрытая под плащом, вся покрытая золотом подруга походила на древнегреческую богиню…

Вместо крика я просто перестала дышать. Ком в горле сначала занял всю грудную клетку, а потом бездыханным и деревянным стало все тело. Было жутко наблюдать, как она удаляется от меня. В эту минуту я не чувствовала себя: становясь то падающим телом Баси, то тем промежутком, разделяющим нас, то облачком выдоха, рассеивающимся в тумане брызг, то всецело этой полной ужаса картиной. Хуже всего, что во взгляде подруги, который медленно удалялся в пропасть, впервые в жизни я прочла нечто скрытое от меня – тайну. И это больно резануло сердце… Я могла бы простить Басе предательство, коварство, жестокость, но только не тайну.

О том, что существует какая-то вероятность жизни без Баси, что вообще есть жизнь после смерти, есть просто Смерть, мне даже не приходило в голову в тот момент. Я перестала слышать собак, вой сирены, шум леса, этот дьявольский рокот водопада. В замедленной кинопленке неуклонно уносившей в своих цепких смертельных объятиях смысл моего существования – сердце перестало биться.

И если по какой-то случайности я бы обернулась назад, только на одну долю секунды, то увидела бы, как псы клацают своими блестящими фарфоровыми челюстями в воздухе, хватая меня за уродский плащ, в желании утащить с обрыва. Я бы сразу же прочувствовала, как меня ошеломленную быстро скручивают в тугой узел, нацепляют холодные металлические наручниками, одевают на голову темный душный мешок. Как мне становится больно, я валяюсь по траве и глухо рычу, вдыхая аромат осенних листьев, мокрых и гнилых. И остаюсь живой…

Но всего этого я не увидела, потому что всего этого не произошло.

Не в силах позвать свою подругу, я просто открыла рот в немом крике и, цепляясь за тот же воздух, что и она несколькими секундами ранее, прыгнула в разноцветную радугу, утопающую в пене веселых брызг шумящей воды.

Глава 3. Полет.

Хочу заметить, что если бы не те роковые обстоятельства, в которых по фатальной ошибке, а может быть, вполне сознательно, оказались мы с Басей, я тысячу раз подумала бы, прежде чем решиться на такую отчаянную выходку, как расстаться с жизнью.

Но в тот момент каждая деталь этого пугающего представления с погоней и ошеломительным поступком моей подруги, сложила воедино, будто игра в пазлы, всю дьявольскую картину, где, казалось, у меня не оставалось другого выхода – прыгнуть за Басей в бездну, лишь бы не терять из виду ее таинственный взгляд.

Меня обдало холодным мокрым ветром, грубо подхватившим тонкое тело в дурацком плаще, в котором что-то отчаянно хрустнуло и переломилось, причинив невероятную боль; сознание мгновенно благосклонно отключилось.

***

Не знаю, сколько прошло времени, пришла в себя я так же внезапно, как и ушла, и также молниеносно предсмертный страх охватил все мое существо. Я стала дико размахивать руками в воздухе и истошно кричать. Чувства мои отделились от меня, становясь чем-то самостоятельным, ибо возникший ужас не мог ужиться в моей голове. Мысли походили на разлетающиеся осколки от чудовищного взрыва, где бомбой и часовым механизмом служило мое тело. Срывались и улетали парить обломки и обрывки слов о каком-то раскаянии, дикая и отчаянная злость на себя и на преследовавших нас людей, все сменялось досадой и необъяснимой тоской. Вдруг окутывало какое-то сладкое безумие совсем не подходящих и бестолковых образов, например, привлекательнее ли я Баси в полете; интересовал трагизм и романтизм, с которым опишут наши смерти в криминальной прессе…