Пленники колдовских чар - Алексей В. Мошков Страница 3

в последнее время. Будто бы он стал глубоким стариком и бредет по Изветскому проспекту, сгорбленный, седой, и тащит тяжелый мешок на спине. А по мостовой катят не автомобили, а конные экипажи. Самые разные. Кареты, дормезы, ландо, брички, фаэтоны, кибитки, шарабаны. Колеса, обитые железными полосами, высекают из торцов искры, громко цокают подковы лошадей, запряженных цугом. В экипажах – господа. Треуголки с кружевами по полям, дамские шляпы с перьями. Качаются лопасти вееров. Глазки постреливают из-под вуалей. На тротуарах кавалеры раскланиваются со знакомыми. Подметают плюмажами пыль. Задирают полы кафтанов и жюстокоров кончиками ножен.

Иволгин уже догадывался, что во сне оказался в родном Ветрограде, но только века XVII–XVIII. Он любил эту эпоху, мог часами разглядывать старинные гравюры, костюмы и оружие. Порою сам рисовал кринолины и мушкеты, шандалы и камзолы, корсеты и палаши. И будущую Золушку видел в наряде трехсотлетней давности. Да и саму ее он скорей бы нашел в той далекой, почти уже сказочной эпохе, нежели здесь, где сверкают лаковыми бортами иномарки, пестрят экраны смартфонов, подмигивают разноцветными глазами светофоры, а люди одеты так, словно дружно сбежали из сумасшедшего дома. Вот только как он ее будет искать, если вынужден тащить на себе мешок, набитый золотыми то ли дукатами, то ли цехинами, то ли и теми и другими – старый, с трясущимися от слабости ногами, вечно прикованный к своему холсту и кистям…

Художник проснулся ближе к полудню. Вместо утренней прохлады через открытую фрамугу в мастерскую вливался зной и сдержанный гул большого города. Иволгин поднялся. Голова казалась ватным шаром, но при этом была тяжелой, как свинец. Во рту словно стая голубей поворковала. Сбросив с себя модные тряпки, которые напялил по случаю вечеринки, художник нагишом прошлепал в душ и долго, с наслаждением мылся. Вычистив зубы, он вытерся полотенцем, надел трусы и принялся за уборку. Трудился Иволгин долго, покуда не изничтожил не только следы ночной попойки, но и накопившиеся за несколько месяцев напластования пыли и разного художественного мусора. Пришлось еще раз вымыться, зато в процессе чистки авгиевых конюшен он обрел бодрость духа и проголодался.

В холодильнике после ночного пиршества кое-что еще осталось, но художнику захотелось выйти в город, к людям. Не к богеме и селебрити, а к тем, кто наполняет каменные извилины улиц, ныряя в светящиеся аквариумы кафе и магазинов. Солнце уже свалилось за крыши окрестных домов. Рыжий пожар заката отражался в окнах, золотой чешуей отблескивая в водах канала. С Большой Извети тянуло речной сыростью с привкусом морской соли. Ассирийские быки с бородатыми лицами осеняли крылами дугу моста. Иволгин пересек его не спеша, наслаждаясь прохладой и вечерними красками, которые незримый живописец аккуратно и точно наносил на полотно города. И в каждое следующее мгновение это был уже другой пейзаж.

У моста было небольшое кафе, вычурно названное «Ашшурбанипал». Все оформление этого злачного заведения посвящалось ассиро-вавилонской культуре, столь популярной в Ветрограде. Иволгину нравилось сидеть за резным деревянным столиком, стилизованным под древневосточную мебель, разглядывать барельефы горбоносых царей с завитыми бородами, пить кофе из алебастровой чашки. В меню, напечатанном на папирусной бумаге, было ячменное пиво, лепешки, жареная баранина, чечевичный и фасолевый суп, салаты из огурцов, лука и сельдерея и даже – финиковое вино. Напитки полагалось пить через особые трубочки, на нижнем конце которых было несколько крохотных отверстий. Таким образом употребляли питье жители библейского Вавилона. Художник с удовольствием следовал маленьким ритуалам, принятым в этом кафе.

Насытившись, Иволгин оставил официантке в белом полотняном платье, расшитом по подолу цветущими лотосами, щедрые чаевые и вышел на свежий воздух. Покуда он ужинал, солнце утонуло в Маркизовом болоте, и небо над городом приобрело оттенок остывающей стали. Начиналось время легендарных бледных ночей – самое романтичное в календаре Ветрограда. Мало кто мог остаться равнодушным в эти часы, толпы горожан и туристов заполняли набережные, фотографируя четкие силуэты раздвижных мостов, шпиль Заячьей крепости на одноименном острове, дворцы вдоль Императорской линии, что отражались в светлом просторе Большой Извети. Бледные ночи питали воображение поэтов и художников. Иволгин был из их числа. Призрачное свечение северного неба вдохновляло молодого художника, питало его фантазию.

Он дошел до Изветского проспекта и, не торопясь, двинулся вдоль него вместе с говорливой толпой желающих приобщиться к волшебству бледной ночи. Тысячи людей направлялись к набережным, туда же устремлялись стада автомобилей. Вплотную к поребрику тротуаров двигались конные патрули полиции, что придавало шествию романтиков еще большую торжественность. Иволгин по уже устоявшейся привычке всматривался в лица юных и не слишком попутчиц. Поиск образа Золушки превращался в болезненную манию. Происходила незримая для окружающих работа. Опытный глаз рисовальщика выхватывал из множества лиц черты очередной прекрасной незнакомки и сравнивал их с образом, который смутно рисовался воображению.

Сердце Иволгина трепетало в тревожном ожидании. Ему казалось, что именно сегодня произойдет чудо. Бледные ночи полны неожиданных встреч и событий. Из темных подворотен, из глубоких промоин под пролетами мостов, из неосвещенных дворцовых окон сочатся тени былой жизни, чьи-то непрощенные обиды, жестоко оборванные жизни, неисполненные мечты, неутоленная злоба – все это веками скапливалось в забытых подвалах, замурованных погребах и заколоченных парадных, выплескиваясь порою на улицы, смешиваясь с ночными туманами, тонким ядом проникая в души живых. Всякий, кто бродил вечерами по улицам Ветрограда, ощущал неясную тоску, исходящую от гранитных стен величественных, но безжизненных зданий и кованых решеток, ограждающих их от пешеходов, что из века в век шаркают подметками по пыльным, заслякощенным или обледенелым мостовым.

– Девушка, почему вы идете против течения? – услышал художник слова, обращенные к незнакомке, которая и впрямь двигалась навстречу общему движению.

Он посмотрел ей в лицо, и сердце его пропустило удар.

Глава вторая

Воскресенье

Ветроград-XVIII

Люди нередко рождаются случайно. Мимолетная связь. Несколько встреч в доме свиданий. Сладостные содрогания в грязном алькове. И неизбежное охлаждение. Все менее остроумные способы отложить встречу и острое желание поскорее расстаться. Два-три письма, полных изысканных оборотов, и за каждым скука и равнодушие. И если любовник давно уже мчится в вихре новых наслаждений, то удел любовницы – унылый дождь за окном, тошнота по утрам и все более широкие в талии наряды. Тайные роды, клятва повитухи держать язык за зубами, подкрепленная мешочком с увесистыми металлическими кружочками. И полное непонимание, что делать с нежеланным младенцем, то ли выписать ему из деревни кормилицу, то ли подбросить на крыльцо приюта, завернув в атласные пеленки с монограммой.

Как и многие другие до нее, Анна Болотная родилась от незаконной связи, но случайности в ее рождении не было.