Р. Скотт Бэккер - Князь Пустоты. Книга первая. Тьма прежних времен Страница 31

– Ну что ж, Аритмей, готовь жертвы, – повелел он. – На сегодня достаточно.

Авгур уже собирался удалиться, когда Ксерий заметил рабов, несущих таз с водой, о которой распорядился сенешаль.

– Аритмей!

– Что угодно Богу Людей?

– Моя щека… следует ли мне омыть ее?

Авгур смешно замахал руками.

– Что вы, что вы! Разумеется, нет, о Бог Людей! Важно обождать хотя бы три дня. Это принципиально!

Ксерию тотчас пришло в голову еще несколько вопросов, но его мать была уже рядом. За ней, переваливаясь с боку на бок, тащился ее жирный евнух. Императрица же двигалась с непринужденной грацией пятнадцатилетней девственницы, невзирая на свой седьмой десяток старой шлюхи. Шурша голубой кисеей и шелком, она повернулась к императору в профиль, взирая с высоты на город, как он сам за несколько секунд до того. Чешуйки ее нефритового головного убора сверкнули в лучах заката.

– Сын, который, разинув рот, внимает словам бестолкового, слюнявого идиота! – сухо сказала она. – Как это согревает сердце матери!

Он почувствовал в ее поведении нечто странное – нечто… сдерживаемое. Но, с другой стороны, в последнее время в его присутствии все почему-то чувствовали себя не в своей тарелке – несомненно, оттого, что теперь, когда две ветви его великого плана приведены в действие, люди наконец-то заметили живущую в нем божественность.

– Времена нынче сложные, матушка. Опасно не задумываться о будущем.

Она обернулась и смерила его взглядом кокетливым и одновременно каким-то мужским. Солнечный свет подчеркивал ее морщины и отбрасывал на щеку длинную тень носа. Ксерий всегда думал, что старики уродливы, как телом, так и душой. Возраст навеки преображает надежду в сожаление. То, что в юных глазах было мужеством и честолюбием, в старческих превращается в бессилие и алчность.

«Я нахожу вас отвратительной, матушка! Ваш облик и ваше поведение».

Когда-то его матушка славилась красотой. Пока еще жив был отец, она считалась самым прославленным сокровищем империи. Икурей Истрийя, императрица нансурская, чьим приданым стало сожжение императорского гарема.

– Я наблюдала за твоей встречей с Кальмемунисом, – мягко произнесла она. – Ужасающе. Все, как я вам говорила, а, мой богоравный сын?

Она улыбнулась – и косметика у нее на лице пошла мелкими трещинами. Ксерия охватило страстное желание поцеловать эти губы.

– Видимо, да, матушка…

– Так отчего же вы упорствуете в этом сумасбродстве?

И вот эта последняя странная выходка! Его мать спорит против доводов разума!

– В сумасбродстве, матушка? Договор позволит восстановить империю!

– Но если тебе не удалось уговорить его подписать даже такого глупца, как Кальмемунис, на что ты вообще надеешься, а? Нет, Ксерий, для империи будет лучше всего, если ты поддержишь Священную войну.

– Матушка, неужели этот Майтанет и вас зачаровал? Разве можно зачаровать ведьму? Как, чем?

Смех.

– Обещанием уничтожить ее врагов, чем же еще!

– Но ведь ваши враги – это весь мир, матушка! Или я ошибаюсь?

– Любому человеку враги – весь мир, Ксерий. Не забывайте об этом, будьте так любезны.

Император краем глаза увидел, как к Скеаосу подошел один из гвардейцев и прошептал что-то ему на ухо. Авгуры не раз говорили императору, что гармония – это музыка. Гармония требует чутко отзываться на все, происходящее вокруг. Ксерий был из тех, кому не обязательно смотреть, чтобы видеть, что происходит. Его подозрительность была отточена до предела.

Старый советник кивнул, мельком взглянул на императора. Глаза у советника были встревоженные.

«Не строят ли они заговор? Может, это предательство?» Ксерий отмахнулся от этой мысли – она приходила на ум слишком часто, чтобы ей доверять.

Будто догадавшись о причине его рассеянности, Истрийя обернулась к старому советнику.

– А ты что скажешь, а, Скеаос? Что ты скажешь о ребяческой жадности моего сына?

– Жадности?! – вскричал Ксерий. Ну зачем, зачем она его так провоцирует? – Ребяческой?!

– А какой же еще? Вы расточаете дары Блудницы. Сперва судьба дарует вам этого Майтанета, а вы, вопреки моим советам, пытаетесь его убить. Для чего? Потому что он – не ваш! Потом она предоставляет вам Священную войну, молот, которым можно сокрушить врага нашего рода! Но она не ваша – и вы пытаетесь погубить и ее тоже. Это ребяческая истерика, а не интриги многомудрого императора.

– Поверьте, матушка, я стремлюсь не погубить Священную войну, но приобрести ее! Заморские псы подпишут мой договор!

– Да, подпишут – вашей кровью! Или вы забыли, что бывает, когда пустое брюхо объединяется с фанатичной душой? Это воинственные люди, Ксерий! Люди, опьяненные собственной верой. Люди, которые, столкнувшись с оскорблением, действуют. Или вы и впрямь ожидаете, что они стерпят ваше вымогательство? Вы рискуете империей, Ксерий!

Рискует империей? Отнюдь. На северо-западе империи лишь немногие нансурцы осмеливались жить в виду гор – так страшились они скюльвендов, – а на юге все «старые провинции», принадлежавшие Нансурии в те дни, когда она пребывала в расцвете сил и величия, ныне томились в рабстве у язычников-кианцев. В завоеванных ею землях ныне грохотали барабаны фаним, созывая людей на поклонение Фану, лжепророку. И крепость Асгилиох, которую древние киранейцы возвели для защиты от Шайгека, ныне снова сделалась пограничной. Он рискует не империей, а лишь видимостью империи. Империя – выигрыш, а не заклад.

– Ваш сын, по счастью, не столь слабоумен, матушка. Люди Бивня голодать не будут. Они станут получать пищу от моих щедрот – но не более чем на день вперед. Я не намерен отказывать им в пропитании, необходимом для того, чтобы выжить, – я всего лишь не дам им припасов, необходимых для похода.

– А как насчет Майтанета? Что, если он повелит вам предоставить им эти припасы?

Согласно древнему уложению, в делах Священной войны императору надлежало повиноваться шрайе. Ксерий был обязан обеспечивать Священное воинство под страхом отлучения.

– Ах, матушка, но вы же видите, что он этого сделать не может! Ему не хуже нашего известно, что эти Люди Бивня – глупцы, и им кажется, будто сам Господь устроил так, что язычники будут повержены. Если я предоставлю Кальмемунису все, чего он требует, не пройдет и двух недель, как он двинется в поход, будучи уверен, что сумеет разгромить фаним с помощью одного своего вассального войска. Майтанет, разумеется, станет изображать возмущение, но втайне он будет мне благодарен, зная, что это дает Священному воинству время собрать силы. А иначе отчего бы он повелел войскам собираться под Момемном, а не под Сумной? Уж не затем, чтобы облегчить мою казну! Он наперед знал, как я поступлю.

Императрица ответила не сразу, окинув его одобрительным взглядом прищуренных глаз. Кому, как не этой змеиной душе, было оценить тонкость подобного маневра!

– Но значит ли это, что вы играете Майтанетом, или Майтанет играет вами?

Ксерий мог теперь признать, что в предыдущие месяцы недооценивал нового шрайю. Но больше он этого демона недооценивать не станет.

Ксерий сознавал, что Майтанет понимает: Нансурия обречена. Последние полтораста лет все подданные Нансурии, которые знали достаточно много и были достаточно близки к власти, непрерывно ожидали катастрофы: вестей о том, что племена скюльвендов объединились, как встарь, и неудержимо несутся к побережью. Именно так пали киранейцы две тысячи лет тому назад, а еще через тысячу лет – Кенейская империя. И таким же образом падет и Нансурия – Ксерий был в этом уверен. Но что всерьез ужасало его, так это перспектива неизбежного конца в сочетании с Кианом, языческой страной, которая набирала мощь по мере того, как нансурцы угасали. После того как уйдут скюльвенды – а они уйдут, скюльвенды всегда уходили, – кто помешает кианским язычникам стереть с лица земли замутившуюся кровь киранейцев, вырвать Три Сердца Божиих: Сумну, Тысячу Храмов и Бивень?

Да, этот шрайя хитер. Ксерий уже не жалел, что подосланные им убийцы потерпели неудачу. Майтанет дал ему молот, коему нет равных: Священную войну!

– Нашего нового шрайю, – сказал он, – сильно переоценивают.

«Пусть себе думает, что это он играет мною».

– Но для чего вам это, Ксерий? Предположим даже, предводители Священного воинства пойдут на то, чтобы удовлетворить ваши требования. Но не думаете же вы, что они станут проливать свою кровь, чтобы вознести солнце империи? Даже если кто-то и подпишет ваш договор, он все равно не имеет смысла.

– Имеет, матушка. Даже если они нарушат свои клятвы, договор все равно имеет смысл.

– Но почему, Ксерий? Для чего вам этот безумный риск?

– Ну же, матушка! Неужели вы настолько постарели?

На миг он испытал непривычное озарение – как все это должно выглядеть с ее точки зрения: меркантильное и оттого из ряда вон выходящее требование, чтобы любой военачальник, собирающийся участвовать в Священной войне, подписал его договор; самая могучая армия, какую нансурцы смогли собрать в этом поколении, отправлена не против язычников-кианцев, но против куда более древнего и непредсказуемого врага, скюльвендов. Как должны ее раздражать хотя бы два этих факта! В таких тонких планах, как его, логика никогда не лежит на поверхности.