Абдул аль-Хазред - Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов Страница 32

Простившись с Дервишем, я остался в Мекке ожидать караван братьев, чтобы сопровождать его до Бейрута. Там мне предстояло сделать окончательный выбор, куда отправиться сначала: на запад – в Египет или на восток – к реке Евфрат. Он теперь зависел лишь от того, к кому я там смог бы присоединиться.

И случилось так, что выбор мой решился сам собой. Мой средний брат, прибывший вместе с караваном, сообщил мне, что он намерен везти товар, которым был загружен корабль, в город Ктесифон, недавно присоединенный к Халифату. А Ктесифон, судя по указаниям почтенного Дервиша, находился совсем рядом с тем местом, где когда-то располагался великий город Вавилон. Я очень обрадовался: лучшего нельзя было и вообразить. И конечно, долгая дорога в Бейрут показалась нам гораздо короче. Брат мой был так увлечен моими рассказами, что, если бы не важные и многообещающие торговые дела, готов был последовать за мной.

Перегрузив товары и снарядив тот же караван в новую дорогу, мы отправились в земли, отторгнутые у Сасанидов, по давно уже существующим торговым путям. В Бейруте мне выпала удача встретить человека, направлявшегося в то же место. Это был пожилой паломник весьма почтенного вида, намеревавшийся поклониться благословенным руинам. Ему приходилось бывать там, и он вызвался послужить мне проводником в обмен на общество и, если потребуется, защиту.

– Неужели в тех пустынных местах есть от кого защищаться? – полушутя спросил я.

Я прекрасно понимал, что нужда в защите может возникнуть где угодно. Однако что-то в его поведении показалось мне странным, хотя и не внушало опасений. Скорее он сам почему-то побаивался меня и в то же время не хотел терять из виду. Поэтому я решил попытаться разговорить его.

– Злые люди могут встретиться везде, – многозначительно ответил он.

– Ты думаешь, я в одиночку смогу быть надежной защитой?

– Хорошего меча в хороших руках вполне достаточно, – сказал он, покосившись на ятаган. – Надеюсь, твоя рука хорошо ладит с твоим мечом?

При этом он пристально посмотрел на меня.

– С ним ладит не только рука, но и все тело, глаза и разум. Всем, чего я достиг в жизни, я обязан ему. А достиг я, поверь, немалого. Да и жив я до сих пор в немалой степени благодаря ему же.

Все это, на удивление самому себе, я произнес с такой искренностью, с какой говорил, пожалуй, лишь с почтенным Дервишем. При этих моих словах напряжение на лице проводника сменилось облегчением. И может быть, от этого облегчения, а может быть, чтобы сменить тему, он принялся красноречиво расписывать красоту легендарного города, о которой ему повествовали древние летописи, а также рассказывать его славную историю.

Рассказов этих хватило почти на весь путь, значительно скрасив его. И вот наконец мне пришла пора покинуть караван, так как Ктесифон лежал дальше, на берегу Тигра. Распрощавшись с братом и другими попутчиками, я направил верблюда по указанному проводником пути. Место, куда мы в конце концов прибыли, имело вид холмистой равнины, расположенной по берегу реки, на краю которой виднелось маленькое селение. Проводник, указав на него, сказал, что там можно будет разбить лагерь. На мой вопрос он ответил, что это – временное поселение таких же паломников, съезжающихся сюда из разных, порой очень отдаленных, мест. И только сейчас он деликатно осведомился, что привело меня сюда. При этом я почувствовал, как он вновь насторожился, хотя изо всех сил старался не подавать виду. Я совершенно чистосердечно ответил, что хочу увидеть письмена на стенах древних храмов, ибо меня увлекает история ушедших народов. Проводник мой вновь успокоился и уверенно направился к деревне.

Люди, в ответ на наше приветствие, радушно пригласили нас расположиться рядом, предложив нам различные товары, в которых у нас, впрочем, не было нужды. Разбив походный шатер и разобрав поклажу, я отметил, что мой проводник куда-то исчез. Я оставил верблюдов в общем стойле и, наняв лошадь, отправился обозреть окрестности. Меня удивило то, что кругом были лишь холмы, между которыми изредка попадались останки построек, и то как бы выкопанные из-под земли. Я стал расспрашивать людей и с удивлением узнал, что легендарная столица древнего государства уже много времен как погребена под песками. И лишь некоторые святыни освобождены пришедшими сюда людьми от наносов, чтобы иметь возможность и дать ее другим принести им свой поклон. Я выразил готовность внести свой вклад в освобождение святынь во имя приобщения к ним. Мне ответили, что я могу принять участие в работах в любое время, найдя необходимый инструмент на месте, и любой, даже самый малый мой вклад будет принят с благодарностью.

В течение недели я вместе со многими с утра до сумерек то заступом, то киркой, то веником пробуждал от векового сна разрушенные стены, с горечью думая о том, что от того, что видел здесь почтенный Дервиш, уже, похоже, не осталось и следа. Мой проводник все это время то появлялся, то исчезал, тесно общаясь со многими людьми, и я заметил, что он пользуется среди них немалым уважением. Наконец, пожертвовав на общие нужды сто динаров, я решил, что исполнил свой долг перед святынями и имею полное право обозревать их. Паломники и работники любезно указывали мне плиты, на которых сохранились письмена, и я с наступлением сумерек шел к ним, прихватив с собой лампу. Окружающие сразу заметили, что в ее свете письмена словно бы оживают и становятся понятны, и вскоре за моей спиной стали собираться большие группы, жадно поглощая глазами эти чудеса. Однако в этих письменах не содержалось ничего, намекавшего на какие-либо тайны или откровения, не говоря уже о том, что они были весьма отрывочны из-за повреждений, нанесенных временем. Говорилось в них в основном о том, сколько разных народов со всех концов света были представлены в этом городе, сколько рас, культур и наречий было перемешано здесь. Причем нарочитость и красноречие, с которыми описывалась эта пестрота, усиливались от фрагмента к фрагменту. Письменные формы, которыми они были написаны, также были различными, но лампа справлялась с ними настолько легко, что, вне всякого сомнения, написаны они были людьми, а не какими-то невероятными существами. Все эти описания были весьма интересны, но я-то ожидал найти здесь совсем другое! Постепенно я со скорбью осознал, что с того момента, как здесь побывал почтенный Дервиш, прошло немало времени, за которое многое изменилось, и не в лучшую сторону.

Вдруг в очередной мой приход среди этой пестроты символов глаз мой уловил нечто знакомое. На очередной плите были изображены знаки, очень напоминающие письменность пришедших из звездной бездны! Сами знаки лишь отдаленно напоминали изображенные на пластине, но система их расположения была, несомненно, той же самой. Я жадно впился глазами в надпись, напрягая разум. Символы в моей голове постепенно выстраивались в последовательность, наполняясь смыслом. На замену непонятным словам и фразам довольно быстро приходили известные, подходящие под общий смысл и заполняющие пустоты. Письмена как бы продолжали уже прочитанное мною и говорили примерно следующее:

«Среди всего этого многоличия и разноязычия легко затеряться тому, кто хочет быть незаметным. А людское простодушие и легковерие всяким невероятным историям позволяет легко обращаться среди них, лишь слегка прикрываясь самой простой личиной. Это дает познающему большие возможности, ибо в этом удивительном и бесценном мире все деяния, помыслы и порывы населяющих его существ открыты до самых глубин и удивительно гармоничны общему течению бытия, определенному путем восхождения. Эти существа удивительны тем, что всей своей сутью, словно зеркало, отражают его. Так что даже простое наблюдение за ними приносит обильные плоды. Если же использовать стремление некоторых из них к познанию мудрости, эти плоды можно весомо умножить, сообщаясь с ними и утоляя это стремление. Границы их познания при этом могут расширяться многократно, и, проникая в глубины бытия своего, они неизбежно раскроют направившим их новые глубины и пути бытия всеобщего…»

«Если ты постиг смысл сказанного здесь, войди – и тебе откроются тайны мира вокруг тебя и мира внутри тебя. Проникнув в них, ты сможешь овладеть силами, дающими власть над этими мирами и наделяющими способностью изменять их…»

Я был поражен. Поражен и самим содержанием прочитанного, и тем, что оно полностью подтверждало одну из догадок почтенного Дервиша о целях тех, кто приходит и уходит. А может быть, он, когда был здесь, нашел именно эти письмена. К сожалению, я так и не узнал, что содержал манускрипт, перепись которого я видел когда-то в его хижине. Все это означало, что они изучают наше бытие. Они приходят в наши города и, искусно подражая нам или под личиной чужестранцев, наблюдают за всеми его течениями и вехами, всеми нашими деяниями и стремлениями. Они раскрывают перед нами пути к познанию, чтобы самим познать больше. Причем движет ими не столько стремление изучить нас, сколько то, что через знания о нас они могут получить знания более высокого порядка.