Ничейная магия - Ирина Ростова Страница 32

Ийилива.

Мист сглотнула. Нет, выбора определенно нет — путь к тем, с кем можно поговорить и поспорить, и на кого свалить сложные дела и решения лежит через книгу, чем бы она в итоге не была.

Девушка протянула руки к книге, пытаясь не задеть багровый сгусток над ней, однако, стоило коснуться обложки, как это летающее кровавое пятно метнулось к ее ладони и пронзило кожу, впиваясь с невыносимой болью. Ухватив себя за запястье стремительно багровеющей левой руки правой, Мист отшатнулась от пьедестала, вопя, что есть мочи, но краснота продолжала растекаться и пульсировать, яркая, болезненная, колючая и обжигающая, словно пожирая Мист и заменяя ее плоть своей, горячей и полупрозрачной.

А потом все кончилось, она словно исчезла сама. Внутри и вокруг нее была серая пепельная пустошь, а ее самой не было, она была прозрачна и пуста, была воздухом, как Ийилива. И она двигалась вместе с ветром, который был одновременно частью ее и сам по себе, или, может, мир двигался сквозь нее, тогда как она оставалась неподвижной? Хмурое небо над ней было тревожным и больным, и его рассекала пополам багровая полоса, пышущая прозрачным жаром. Солнца не было видно, а, может, в этом мире его и не существовало. Серая, злая пустыня под треснутым небом неслась навстречу Мист, пока однообразный ландшафт не начал нарушаться руинами каких-то строений: больших домов, малых домов, битым гранитом когда-то богатых улиц. Даже городские стены когда-то тут были, хоть сейчас уже почти сровнялись с землей: Мист некоторое время двигалась вдоль них, пока не свернула на след широкой, просторной улицы. И на площади ее ждал, или вовсе даже не ждал кто-то в обгорелых тряпках вместо одежды, и он поднял голову, встречая взглядом несуществующие глаза Мист.

И это словно что-то сломало, она остановила свой бег, свое движение, или, может, само время остановилось вместе с окружающим миром. Не сумел затормозить только ветер, пролетев вперед и тронув черную от сажи ткань и остатки обгорелых волос, изуродованное огнем лицо, заставив капли крови и сукровицы сорваться с открытых ран.

Мист застыла перед незнакомцем, зависла: чуть более плотный, чуть более неподвижный воздух, чем все остальное вокруг. Обугленная правая рука мужчины поднялась к ней, словно пытаясь коснуться, и разбитые, опаленные губы сложились в неслышное слово.

“Ийлива?” — позвал он, кажется, с недоумением позвал, а Мист поняла, несмотря на то, что не могла услышать, несмотря на то, что рот, выговоривший это имя, был так изуродован, что вряд ли можно было даже по артикуляции что-то расшифровать.

Пальцы мужчины, больше похожие на угольки, коснулись ее бесплотного существа, и загорелись изнутри красно-багровым, и он схватился второй рукой за запястье, словно превозмогая боль. Но что за боль могла быть больше той, что он уже чувствовал, весь поломанный и обгоревший, стоя посреди руин на серой пепельной равнине?

Но сейчас он выгнулся, словно демоны пепла терзали его, и кричал что-то, и от его слов поднимался ветер, и этот ветер уносил Мист прочь, далеко, выше, рисуя вокруг нее новое тело ошметками сажи и серым пеплом: узкую голову, и мощные лапы, и огромные крылья, и она расправила их, сладко переживая первый полет, настоящий, а не движение воздуха сквозь себя. Ветер наполнил ее крылья, и Мист извернулась в затейливом пируэте, ловя восходящий поток, победно закричала, вскидывая голову к красной трещине в небе, которая, словно отзываясь на ее вопль счастья обретения и победы, тут же стала стрелой, указывающей ей путь.

И Мист послушалась ее: выбирая воздушные токи, широкими, размеренными движениями стала взмахивать своими крыльями из сажи, уносясь прочь от пепельной равнины, сквозь холод, сквозь ветер и свет, пока внизу не потянулись горные кряжи и болота, пустоши и города, которые казались ей игрушками из шаров со снегом, какие, бывало, привозили дворфы из наземного мира. Она летела и летела, следуя багровой стреле, рассекающей ее сердце и душу, пока за серой пеленой дождя и тумана не разглядела горный перевал с белоснежной сторожевой башней.

Наверное, для тех, кто был там, она выглядела огромной птицей, или другим диковинным зверем, потому что из башни и гарнизона высыпали крошечные фигурки. Мист напрягла неестественно обострившееся зрение и едва не вскрикнула от восторга, потому что без труда узнала по рисункам и гравюрам эльфов, самых настоящих эльфов! Жаль, ей не вспомнить, не узнать дорогу к этому сказочному перевалу, не прийти туда с эр-Эландилем, возвращая его к его народу.

Слух, до боли чуткий, донёс до неё крики мельтешащих внизу фигурок.

— Gardenne! — кричали они, и Мист знала, совершенно точно знала это слово, потому что оно было одним из самых волшебных и чарующих для нее в эльфийском языке.

«Что? Дракон? Где? Или это я — дракон?!» — ошеломленно подумала Мист и выгнула длинную, покрытую чешуей шею, подаренную ей мертвым магом и сажей с мертвой равнины. Чёрные крылья, шипастый гребень, крупные когтистые лапы — всё налито шальной, нерассуждающей силой, и она взвилась ввысь, оглашая трубным воем небеса, а внизу кричали, и кто-то плакал, и хватал друг друга за руки, показывая в небеса, показывая, что волшебство еще живо, еще существует, раз есть этот дракон, кружащий в небе, оставляющий за собой багровые письмена, прожженные его дыханием в ткани реальности. Что именно она написала огненными буквами на небесах над эльфийской башней? Мист не знала, да и не была уверена, что это было ее право и ее воля — знать. Словно чужая рука водила ее движениями, словно кто-то пристально смотрел на нее из разрушенного города, с пепельной долины под рассеченным надвое небом.

И этот кто-то, глядя на Мист сквозь пространство, был спокоен, невероятно спокоен, словно все, наконец, шло как надо. Его разбитые губы загадочно и некрасиво улыбались и шептали что-то. Кажется, имя.

Имя?

Имя… Женское имя. Её имя. Не её имя. И что-то еще, что-то, что было обещанием или клятвой, или просто бессвязным набором букв и звуков, которые было никак не разобрать.

Остатки грязных, опаленных, местами вырванных с корнем волос обрамляли иссеченное, обожженное, страшное лицо, на котором выделялись яркие эльфийские глаза.

— Кто ты? — спросила Мист у него, того, кто на нее смотрел сквозь пространство, но вышел рев, и эхо пошло перекатывать раскаты, порождая багровые сполохи вокруг, интенсивные до боли.

— Почему так ярко! — возмутилась Мист, но собственный обиженный драконий рев врезался в ее сознание, словно топор в податливую древесину, и стал даже