Роберт Говард - Час дракона Страница 32

Непривычным для беглецов был этот двухсотмильный рейс по реке, туда, где Хорот делает большой крюк, чтобы обогнуть горы Пуантена. Как образы из сновидений, перед их глазами проплывали виды разных земель. Целый день Альбиона тихо и терпеливо лежала на деревянном настиле надстройки и изображала бездыханный труп, что, в общем, ей достаточно неплохо удавалось. Лишь поздно ночью, когда уже исчезли с водной поверхности реки прогулочные лодки с богатыми пассажирами, развалившимися на богато расшитых мягких шерстяных подушках, а рыбацкие челны, выходящие под рассвет, еще не появились, она встала. Тотчас взяв в руки руль, она дала Конану возможность некоторое время отдохнуть. Но спать он долго не стал: его гнало вперед все сильнее разгоравшееся нетерпение, подвергавшее теперь это сильное тело суровому испытанию. Не останавливаясь, они плыли все дальше и дальше, весь освещенный золотистым солнцем день и лунную ночь, когда миллионы ярких звезд отражались в спокойном и прозрачном зеркале реки. И по мере их дальнейшего продвижения на юг они оставили наступающую зиму позади…

И, наконец, словно жилище богов, над ними поднялись Пуантенские горы, и река, огибая их обветренные склоны, гневно забилась шапками пены на острых крутых порогах.

Конан внимательно оглядел линию берега и налег на руль, направив лодку к входящему в воду узкому мысу, вокруг которого удивительно ровным природным полукругом нависали нагромождения скал.

— Как эти лодки минуют такие водопады, что бурлят впереди, мне что-то не понятно, — буркнул он. — Хотя Хадрат и утверждал, что в этом нет ничего особенного… Но нам дальше и не надо: он обещал, что здесь нас будут встречать… а я никого не вижу. И вообще не понятно, как весть о нашем прибытии может нас самих опередить.

Нос лодки уткнулся в низкий берег, и Конан привязал его к выступающей из воды коряге, после чего спрыгнул в воду и стал смывать с себя искусственный Сагар — бронзовую краску. Умывшись, он облачился в предоставленную ему Хадратом кольчугу аквилонского образца и взял свой меч. Пока он одевался, Альбиона заметила на берегу какое-то движение и сделала предостерегающее восклицание. Уже снарядившийся Конан повернул голову в указанную сторону и положил ладонь на рукоять меча, заметив стоящую под деревьями неподалеку от них фигуру в черном плаще, рядом с которой стояли белый скакун и гнедой боевой жеребец, нетерпеливо поводящие ушами.

— Кто ты? — спросил король.

Незнакомец ответил низким поклоном.

— Служитель Асуры. Пришел приказ. Я выполнил.

— Как это — «пришел»? — попытался было разузнать Конан, но собеседник лишь вновь поклонился.

— Я прибыл, чтобы проводить вас до первой Пуантенской заставы.

— Мне не нужен проводник, — ответил киммериец. — Я сам хорошо знаю эти горы. Мы благодарны тебе за лошадей, но дальше поедем с княжной вдвоем.

Склонившись еще в одном поклоне, человек в черном передал ему уздечки, а сам вошел в лодку и, отвязав ее, вместе с потоком унесся к бушующим, невидимым отсюда порогам. Задумчиво покачав головой, Конан усадил Альбиону в седло белого скакуна, а потом сам сел в седло и направился в сторону гор, поднимающихся в небо, как пики башен.

Эти земли теперь были пограничьем, где бароны вновь вернулись к феодальному укладу и куда беспрепятственно проходили толпы беженцев из центральных районов Аквилонии. Пуантен не был официально отделен от Аквилонии, однако все здесь свидетельствовало о достаточной автономности. Управлял им свой собственный наместник Троцеро, не признавший власти Валерия, который, кстати сказать, пока не пытался захватить эти места, над которыми гордо и вызывающе развевались Пуантенские стяги с леопардом.

Стоял теплый вечер, и король со своей прекрасной спутницей поднимался все выше, обозревая раскинувшийся перед ними огромным разноцветным ковром край, с блестящими лентами рек и зеркалами озер, золотом бескрайних полей и белыми башенками замков. Далеко в вышине, у горного перевала, они разглядели первую Пуантенскую крепость — мощное сооружение, стерегущее дорогу через перевал, и вьющийся над нею штандарт на фоне чистого неба.

Как только они приблизились к ней, из-за деревьев выехал навстречу им отряд рыцарей, командир которого суровым голосом окликнул путников. Пуантенцы были высокими воинами с темными глазами и черными волнистыми волосами, как и большинство жителей юга.

— Остановитесь, господа, и дайте ответ: откуда и зачем вы едете в Пуантен?

— Разве Пуантен поднял мятеж, — резко отозвался Конан, внимательно вглядываясь в говорившего, — что человека в аквилонской броне задерживают и допрашивают, как чужеземца?

— Слишком много недругов едет сюда из Аквилонии в последнее время, холодно ответил рыцарь. — А что касается мятежа, если иметь в виду свержение узурпатора, то Пуантен действительно взбунтовался. Лучше служить памяти мертвого героя, чем живого пса!

При этих словах Конан сорвал свой шлем, откинул назад пышные волосы и в упор взглянул в глаза говорившему. С минуту тот ошеломленно молчал, а потом залился румянцем.

— О, великие небеса! — выдохнул он. — Это же наш король!.. Живой король!

Замешательство остальных воинов сменилось дикими криками радости. Они стали прыгать вокруг короля, издавая воинственные крики и в наивысшем возбуждении размахивая мечами. Радость Пуантенских рыцарей могла человека, слабого духом, попросту испугать.

— Троцеро расплачется от радости, когда увидит тебя, наш господин! — орал один.

— Да и Просперо вместе с ним! — вопил второй. — А то он, говорят, погрузился в меланхолию и все проклинает себя за то, что вовремя не поспел к Валке, чтобы умереть вместе со своим королем!

— Уж теперь-то мы вернем королевство! — драл горло третий. — Слава Конану, властителю Пуантена!

И его меч описывал над головой светящийся круг.

Звон стали и шум громких голосов переполошили птиц, разноцветной тучей разлетевшихся в разные стороны. Горячая южная кровь бурлила в жилах радостных Пуантенцев, с восторгом ожидавших теперь того, что вернувшийся владыка тотчас поведет их в бой.

— Пускай один из нас, — кричали они, — поедет вперед и принесет в Пуантен весть о твоем возвращении! Над каждой башней будут развеваться флаги, дорога перед копытами твоего коня будет усыпана розами, и все, что есть здесь красивого и прекрасного, будет твоим…

Конан отрицательно покачал головой.

— Да кто же может сомневаться в вашей преданности!? Но только разные ветры веют с этих гор в сторону моих недругов, и будет лучше, если они не узнают, что я жив… по крайней мере, пока. Проводите меня к Троцеро и сохраните в тайне от остальных, кто я такой.