Осколки наших сердец - Мелисса Алберт Страница 33

Сейчас

– Это Шэрон. Вы меня искали.

– Шэрон. – Я лихорадочно соображала, откуда знаю это имя. – Ах, Шэрон. Здравствуйте.

Она молчала.

– Спасибо, что позвонили. Извините. Просто сейчас… – Я собралась с мыслями, пытаясь не думать о светловолосой незнакомке. – Еще очень рано.

– У нас разница во времени. Там, где я, уже очень поздно, – ее голос звучал недружелюбно, она отрывисто чеканила слова. – Что вы хотели?

– Кажется, вы знали мою маму. Дану Новак. Она приходила в «Между мирами», давным-давно. Это же был ваш магазин?

– Я не разговаривала с Даной Новак двадцать с лишним лет, детка. Мне нечего тебе сказать.

Она была пьяна. Я попыталась представить, как выглядит женщина с таким голосом, как у нее, и не из-за звонка ли мне она решила принять для храбрости.

– Но вы же позвонили. Если вам нечего сказать, зачем тогда?

Она не ответила.

– Я просто хочу узнать, какой она была, – выпалила я, испугавшись, что она повесит трубку. – Расскажите все, что помните.

– Дана умерла, – вдруг сказала она, и перед глазами у меня помутнело. Потом я поняла, что это было не утверждение, а вопрос.

– О боже, нет, я не поэтому… Почему вы решили, что она умерла?

– Есть девушки, которым не суждено надолго задержаться на этом свете.

Я прикрыла ладонью глаза.

– Не понимаю, что это значит.

– А что тебе вообще известно? – спросила она уже не так агрессивно, но все же настороженно.

– Я знаю, что вы не просто так мне перезвонили. И еще… – Я засомневалась. Мне было трудно произнести это слово даже в мыслях. И вот, стоя перед домом и разговаривая с незнакомкой по телефону, я наконец его произнесла. – Я знаю, что она ведьма. Думаю, вы тоже.

– Практикующая. – В ее голосе слышался сарказм. – Но я больше не практикую.

Я села на бетон. В голове роились вопросы.

– Но что это значит – быть ведьмой или, как вы говорите, практикующей? Что вы умеете? Этому учатся? Или это врожденное?

Я почувствовала, как Шэрон расслабилась. Ей, видимо, нравилось, когда ей задавали вопросы, на которые она хотела отвечать.

– У некоторых есть и врожденные склонности, это несомненно. Но чаще… чаще в игру вступает другое. Жажда. Амбиции. Дерзость. Смелость взглянуть в лицо реальности и сказать: «А я хочу по-другому». Угадай, к какой категории принадлежу я. – Она рассмеялась нездоровым хриплым смехом. Словно камни закрутились в камнедробилке.

– А мама?

– У твоей мамы был талант, – ответила Шэрон. – Но и дерзости ей было не занимать.

– А что она умела? Когда вы ее знали, она могла, например, заставить человека о чем-то забыть? О чем-то важном?

Шэрон замолчала.

– А почему ты сама ее не спросишь? Раз она жива.

У меня вырвался сухой смешок, царапнувший по горлу осколками разбитого зеркала и кроличьих костей.

– Ее не так легко разговорить.

– Представляю, – сухо ответила Шэрон и вздохнула. – Мы с ней недолго были знакомы. И когда перестали общаться, поверь, я не горевала. Она была сильной колдуньей, но все же второй скрипкой. А первую партию всегда играла ее подружка, Феличита. Вот что я точно знаю про твою маму – эта собака верна только одному хозяину. Она же до сих пор в лучших подружках у Феличиты Гузман?

– Да.

– Так я и думала. Фи была славной девочкой, но они с твоей мамой всегда ходили парой. Они вдвоем и…

Она так резко осеклась, что я решила, будто связь оборвалась, но в трубке по-прежнему слышался шум, похожий на шум океана. Теперь мне казалось, что это ветер колышет деревья. Я представила Шэрон в безлюдной местности, совсем одну.

– Они вдвоем и кто?

– Они вдвоем. Дана и Феличита. Два сапога пара.

По ее тону я поняла, что дальнейшие расспросы бессмысленны. Подумала и заговорила снова:

– Хозяйка книжного магазина назвала маму одной из «девочек Шэрон». Что она имела в виду?

Шэрон грустно вздохнула.

– Послушай, я жалею о том, какой была тогда. Я многим причинила боль, и есть люди, которые наверняка жалеют, что меня встретили. Но твоя мама не из их числа. Теперь я это понимаю. И это я жалею – каждый день жалею, – что встретила ее.

В ее голосе трепетала ярость. В конце он уже пылал ненавистью.

Я судорожно сглотнула, стараясь унять дрожь.

– Почему?

– Ах, – тихо произнесла она, – вот мы и дошли до главного. Но раз ты сама не понимаешь, мне нечего тебе сказать.

Небо посветлело. Где бы ни была Шэрон, там было еще темно.

– Кто-то пробрался к нам в дом, – сказала я. – Она сама входит и выходит, без ключа. Оставляет мертвых кроликов. А я сижу здесь посреди ночи и ломаю голову, что же такого моя мама натворила, что ее преследует такая нечисть.

Повисла вязкая тягучая тишина.

– Ты сказала – кроликов?

Голову пронзила боль.

– Вы знаете. Знаете, что это значит.

– Когда это было?

– Что?

– Кролики!

– Хм… Несколько дней назад. И я ее видела… девчонку, которая это сделала. Светловолосая. Совсем молодая. Понятия не имею, откуда мама ее знает.

– Светловолосая? Лет восемнадцати?

– Кажется, да. Ну да.

Шэрон разразилась чередой ругательств, длинной и цветистой, как именинная гирлянда.

– А она была… О боже. – Судя по голосу, ее переполнял миллион разных чувств. Страх, надежда и неприкрытое изумление. – А ты ее имени не знаешь?

– Откуда мне знать, как ее зовут?

– А как она выглядела?

Я встала на дрожащих ногах, повернулась, скользнула взглядом по деревьям, домам, окнам, в которых отражалось небо.

– Бледная кожа. Такая бледная, словно никогда не видела солнца. Волосы до середины спины… глаза светлые.

– А где твоя мать? Где сейчас Дана?

Я схватилась за горло. Каждое слово давалось с трудом.

– Не знаю. Не могу до нее дозвониться.

– Значит, ты одна. Она оставила тебя одну. Ты хоть знаешь, как защититься?

– Вы имеете в виду… приемы самообороны?

Последовала ошеломленная пауза. Потом она, кажется, отложила телефон и отошла. Я слышала, как она бормочет что-то в сторонке.

– Так, – сказала она, снова взяв телефон. – Феличита Гузман, старая подруга твоей мамы. Можешь ей позвонить?

– Они сейчас вместе.

– О, как мило, – презрительно фыркнула она. – Тогда вот тебе мой совет, раз мамуля с тетей Фи решили самоустраниться: запрись на ключ и сиди тихо, пока мать не вернется домой. Возьми перечный баллончик, если так тебе будет спокойнее. Карманный ножик, если есть. И держись подальше от зеркал. Лучше перестраховаться. – Она снова замолчала. – Хотя не факт, что поможет.

– Но кто она? – В моем голосе слышались истеричные нотки. – Она тоже… ведьма? И хочет навредить маме? Что вообще творится?

– Прости, детка, – сказала Шэрон. – Мне правда очень жаль. Но я не очень хороший человек и даже