Башмаки на флагах - Борис Вячеславович Конофальский Страница 33

«Рода отравителей и убийц».

– Ваш же род совсем не знатен, – продолжал поп и повторил, делая на том ударение: – Совсем не знатен.

– И что же, поэтому мне оставить мысли о справедливости?

– Почитание древних фамилий и есть справедливость, – назидательно и высокопарно заявил епископ.

– Поместье, что граф не отдает, стоит, если мне не изменяет память, тысяч сто – сто двадцать. Неужто мне оставить дело? – спросил Волков, глядя попу прямо в глаза. – Деньги то немалые. Может, мне лучше с моими людишками прийти к нему в замок, выбить ворота да и повесить его? – Волков видел, как вытянулось лицо епископа, как тот разинул от удивления рот, и пояснил попу: – А что же прощать-то, поместье Грюнефельде себе вытребую, да и остальные господа в графстве успокоятся сразу.

– Даже думать об этом не смейте! – наконец выдохнул епископ. – Малены – род древний, разве ж… Разве ж такое можно… С благородными семействами так нельзя, да и герцог вам нипочем не простит такого разбоя в отношении своих родственников. А я как раз думал, что смогу с ним о вас поговорить.

«Вот как? Даже с самим герцогом готов за меня говорить?» Волкову уже все стало ясно с этим епископом: помощи от него ждать не следует, хорошо, если палки в колеса вставлять не будет.

– Я подумаю, как мне примириться с графом, – наконец сказал он к удовольствию нового епископа.

– И я буду за вас говорить с ним. Разумные люди всегда придут к разумному решению.

«Черта с два я оставлю ему поместье, да и фон Клаузевица я ему тоже пока прощать не собираюсь».

Теперь поп пошел от алтаря ко входу в церковь, Волков следовал за ним.

– Говорят, что вы собираете во Фринланде немалое войско? Говорят, будете воевать? – поинтересовался отец Франциск.

– Так по ремеслу своему живу, – скромно ответил кавалер.

– Также говорят, что войско сие вы хотите использовать не против горных дикарей-безбожников…

«О, сразу видно, поп из Ланна: все знает. Впрочем, попы всегда все знают».

– …а пойти с ним к маршалу фон Боку бить мужиков.

Волков не сказал ни «да», ни «нет». И так этот благородный поп-пройдоха много всего знает. Епископ смотрел-смотрел на кавалера, но ответа так и не дождался и потому продолжил:

– Думается мне, что поначалу вам надобно сходить на юг на дикарей войною быстрой, побить их хорошенько, пока добрых людей у вас в достатке собрано, а уже после отправляться к фон Боку мужиков воевать. Архиепископ оказался бы рад почину такому. – Причем говорил он все это тоном, каким господин разговаривает с лакеем своим.

Волков молча смотрел на скороспелого епископа, и теперь в его взгляде было недоумение: «Эдак ты еще начнешь учить меня воевать? Нет, совсем не такого попа я ждал себе в помощь. И не говорит, а повелевает».

– Что ж вы на меня так глядите, сын мой? – удивляется епископ. – Или я не дело говорю? Повторяю вам: лучше сходить за реку в горы, пока у вас войско есть, на купеческие деньги собранное.

Так и подмывало Волкова ответить дураку, что воевать – не проповеди с псалмами читать, что никакой «быстрой» войны не бывает. Баржи, лодки, переправы, телеги, кони! Сотни коней только переправь попробуй. А пушки, порох, ядра и картечь, людей сотни и сотни, провиант, а перед тем еще разведка – без разведки никак. Для всего этого надобно время, время и деньги. Это тебе не подол подрясника подобрать да пойти, тут и недели не хватит. Много времени и много денег. Можно, конечно, и без пушек, и без обоза – пожечь, пограбить да к себе уйти, но это только горцев обозлит еще сильнее. Так что простой набег с грабежом ему вовсе не нужен, ибо тем же в ответ обернется. Ему нужна победа, чтобы миром кончилась. А поп не понимает, что раз уж начал кампанию и если сразу не победил в одном-двух сражениях, то она всегда затянется до осени, до зимних квартир. А если ты даже и победил, но мира не подписал, то как уходить к фон Боку? Враг тут же новое войско соберет, пусть даже небольшое, чтобы выжечь дотла твой беззащитный удел. Послушать глупого попа, так и собранное войско недолго растрепать, и землю свою на разграбление оставить, и к фон Боку на кампанию не успеть, тем самым сорвав ее. «Нет, не в помощь мне ты сюда приехал, приехал ты сюда повелевать. Уже и с герцогом беседовать собираешься, и с графом, кажется, дружить намерен».

– Отчего же молчите вы? – с вызовом или даже с легким раздражением спросил отец Франциск. – Словно со статуей разговариваю.

– Думаю над советом вашим мудрым. Думаю, как мне с войском моим быть, на горцев пойти или к фон Боку.

– А чего же тут думать, уж скажите людишкам своим, чтобы шли за реку да побили дикарей горных. А уж потом и к фон Боку поспешайте, мужиков бить, – объяснил епископ.

«Э-э, братец, да ты просто дурак из благородных».

– Надобно мне все как следует обдумать, – сказал наконец кавалер.

– Что ж тут думать, – продолжал поп, – слушайте святого отца своего, устами его с вами говорит сам Господь. Кстати, а кто у вас духовник?

– Священник из Эшбахта, отец Семион, – отвечал кавалер. Конечно, никакой он ему не духовник, Волков уже и забыл, когда последний раз исповедовался да на причастии был, но говорить о том епископу не желал, не дай бог тот в духовники еще напросится.

– Пришлите мне его, хочу беседовать с ним.

«Ну да, конечно, думаешь, что он тебе тайны исповеди моей все откроет?»

– Как только будет возможность, так сразу пришлю.

На том Волков откланялся.

Поп снова совал ему перстень для поцелуя, но кавалер целовать не стал, сделал вид, будто сие из рассеянности и задумчивости, но на самом деле был он назначением архиепископа очень разочарован. «Еще и это дело решать теперь!»

Глава 16

Теперь Волков с малой свитой не ездил. Теперь при нем безотлучно находились Максимилиан, молодой Гренер, братья Фейлинги и трое их послуживцев, все при железе и латах. Господа все, кроме Максимилиана, ждали кавалера на выходе из храма. Максимилиан, с пистолетом за поясом и с невзведенным арбалетом, не боясь Господа, поджидал господина прямо в церкви, сидя на скамейке у выхода. Когда кавалер подошел, он встал и первым вышел.

Волков выходил из храма в большой задумчивости, а на ступенях дома Господня под присмотром его людей стояли четыре видных господина в шубах,