Абдул аль-Хазред - Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов Страница 34

Я выбрал троих самых, на мой взгляд, боеспособных. Остальным же приказал следовать поодаль, чтобы их не сразу заметили, а в случае нужды во весь опор мчаться на подмогу. Как я и рассчитывал, нас приняли за своих. К тому же нам четверым удалось отвлечь внимание дозорных и дать возможность основной группе подойти довольно близко. Свою ошибку они поняли лишь тогда, когда мы очутились почти среди них. Шестеро самых проворных вскочили на коней и поскакали на нас, стараясь окружить.

– Возьмите на себя по одному! – крикнул я и устремился вперед, оставив других немного позади.

Двое противников с двух сторон одновременно метнули арканы. Но я резко повернул и осадил коня, и они промахнулись. Один аркан я срубил на лету, другой, уже упавший, подхватил и, обмотав конец вокруг луки седла, с силой натянул, затем отпустил и пришпорил коня. Противник, державший веревку, откинулся назад, затем его рвануло вперед, и он уже не смог удержаться в седле. Я обрезал веревку и, сложив ее вчетверо, изо всей силы хлестнул ею по лицу подскакавшего второго арканщика. Он, схватившись руками за голову, потерял равновесие и тоже свалился с коня. Я же уже мчался на подмогу к товарищам. Догнав одного за другим двоих противников, я отточенным движением перерезал подпруги их седел, нисколько не поранив при этом лошадей.

Двое оставшихся наскочили было на моих товарищей, но, увидев, что остались в меньшинстве, растерялись. Один из них тут же получил удар дубиной по голове, второй же очутился прямо передо мной. Точно рассчитав движение, я взмахнул ятаганом. Острие со свистом пронеслось в полпальца перед его глазами. Он откинулся навзничь и, закрыв лицо руками, рухнул на землю, не смея шелохнуться. Словом, схватка получилась похожей на комическое представление и показала, что Могильные Черви не блещут искусством ни в бою, ни в верховой езде. Подоспевшей основной группе осталось лишь собрать поверженных и связать их. Я же поскакал к маленькому обозу, где, обнажив мечи, нас ожидали оставшиеся Могильные Черви.

Их предводитель, стоявший впереди, был, судя по виду, весьма почтенного возраста. Однако тело его было крепко сложено, пышные волосы и густая борода не были седыми. Он уверенно держал в руке меч очень странного и вычурного вида. Меч был недлинным, зато довольно широким, с двумя ответвляющимися шипами. Конец же его был раздвоен: одно острие смотрело прямо, другое загибалось крюком почти назад. Я сразу отметил, что такой клинок не может быть прочным, ибо зазубрины – это всегда слабые места, нужно лишь правильно нанести удар.

– Освободите нам дорогу! – произнес обладатель странного оружия. – Вы же не хотите, чтобы мудрые погибли. Стоит мне подать знак, и они умрут.

По его виду я понял, что он не шутит. Конечно, убивать похищенных ему не было никакого резона. Для этого их не надо было ни похищать, ни защищать. И сказал он это скорее для того, чтобы вынудить нас пропустить их. Но в крайнем случае он мог и исполнить свою угрозу. Чтобы освободить пленников, нужна была хитрость.

– Вы не можете их убить, – спокойно сказал я.

– Откуда такая убежденность? – с усмешкой спросил он.

– Кого же вы тогда принесете в жертву? Или вы хотите, чтобы Шог-Готты высосали вас самих?

Я сказал это совершенно наугад, надеясь хоть на какое-то действие моих слов. Но того эффекта, что они оказали, я никак не ожидал. Невозмутимое лицо почтенного воина вдруг исказилось ужасом, он затрясся всем телом, сгорбился и отступил на несколько шагов назад. Стоящие позади него словно окаменели, ничего не понимая.

– Они все-таки выследили нас! – вдруг потерянно забормотал он. – Это невозможно, этого не могло случиться! Как это произошло, почему?.. О, великий Ми-Го! Это моя вина. Я был недостаточно осторожен и позволил этим вездесущим шакалам взять наш след. Теперь же от них не будет спасения. Но я кровью искуплю свою вину…

Слушая его, я вдруг понял, что после того, как я упомянул о Шог-Готтах, он принял нас за служителей Ктулху. Понял я и то, что Ктулху, очевидно, был могущественнее Ми-Го, и решил сыграть на всем этом.

– Великому Ми-Го на этот раз придется поделиться жертвой с Великим Ктулху.

Глаза почтенного воина совсем ошалели, когда он услышал это. В полном смятении упавшим, но укоризненным голосом он проговорил:

– Ми-Го не нуждается в жертвах, он нуждается в помощниках. Это ненасытное чудовище Ктулху, пожиратель сущности, высосал разум сотен погашенных им миров. Ми-Го же бережно хранит каждую крупицу разума, множа тем самым его мощь. И разум этих людей, став бессмертным, в руках Ми-Го вечно служил бы великой цели постижения сущего.

– Разум этих людей? А все остальное?

– Для постижения сущего Ми-Го нужен лишь разум, все остальное – излишне.

– Выходит, он заберет разум, а все остальное выбросит?! Так, что ли?

– Он заберет их мозг – носитель разума, дав ему вечную жизнь.

– Значит, все остальное он убьет! – не унимался я. – Ибо изъятие одной внутренности, а тем более такой важной, влечет гибель всех остальных. Чем же тогда Ми-Го лучше Ктулху?

– Тем, что он гуманен. Разум продолжает жить, познавать, творить и помнить.

– Как же он может познавать и творить, когда у него нет ни глаз, ни ушей, ни рук? И для чего ему эти познания и творения, если у него нет больше ничего и их некуда применить?

– Его познания и творения необходимы Ми-Го, он применяет их для дальнейшего познания.

– Ах вот как?! Значит, их разум – раб Ми-Го, который присваивает плоды его труда, не давая ему ничего, потому что ему, видите ли, ничего не нужно! А он спросил согласия этих людей, прежде чем давать им такое бессмертие?!

– Ктулху уж точно никого ни о чем не спрашивает.

– И никого не обрекает на вечное рабство. Он, по крайней мере, прям и никого не дурачит вечным познанием, от которого, после того как вынут мозг, нет никакого толку.

– Лучше уж познавать без толку, чем отдавать всю накопленную мудрость вместе с жизнью. Я, по крайней мере, не отдам ни свою, ни их.

С этими словами он ринулся на меня. Похоже, он, несмотря на свой почтенный вид, не отличался выдержкой. Я совсем не хотел убивать ни его, ни других, тем более после того, как совершенно неожиданно услышал столько интересного. Размахнувшись из-за спины, я ударил ятаганом в зазубрину его клинка, что была ближе к рукояти. Однако, вопреки моему расчету, его меч не сломался, а произошло нечто совершенно удивительное. Клинок ятагана глубоко вошел в него, как топор – в развилку ветвей дерева, расщепив по зазубрине. Дойдя почти до рукояти, он крепко застрял в нем. Мы оба ошеломленно воззрились на это чудо, затем принялись отчаянно дергать свои мечи на себя, пытаясь их освободить. Наконец мне удалось выдернуть ятаган, оставшийся целехоньким. Его же меч был расщеплен надвое, и часть его держалась кое-как у самой рукояти.

– Не может быть, – изумленно проговорил он, глядя на то, что получилось.

– Отчего же, – с ухмылкой сказал я. – Ведь это – знаменитый меч Йона, низвергающий отродий Хазаат-Тота, перед которым отступили даже Шог-Готты у подножия Черного столба, хранящего железные когти. Если не верите, можете спросить у ваших зеленокожих собратьев, обитающих в африканской пустыне.

Эти мои слова после всего уже сказанного окончательно заморочили и подавили Могильных Червей. Они, похоже, даже не заметили, как мои товарищи увели у них из-под носа две арбы, на которых, завернутые с саваны, неподвижно лежали мудрые. Я же продолжал:

– Мы не служим ни Ктулху, ни Ми-Го, ни кому-либо из неведомых. Мы служим жизни и не позволим использовать свободных людей как пищу или как мертвый инструмент. И если вы поклянетесь, что больше не придете сюда с подобными целями, уйдете отсюда невредимыми. Итак…

– Я не желаю клясться больше никому и ни в чем! – вдруг взревел мой противник. – Есть только одна клятва, и она будет исполнена!

С этими словами он в исступлении вновь бросился на меня со своим сломанным мечом. Я наотмашь ударил по нему ятаганом, и он наконец отломился. Тогда обезумевший фанатик нацелил мне в грудь его обломок. Я отклонил его удар и нанес укол ему в плечо. Он выронил обломок меча, но тут же подобрал его другой рукой.

– Я вижу, ты не хочешь моей смерти, – произнес он. – Я дам клятву, которую ты просишь, и сдержу ее, но лишь в обмен на твою клятву. Ты поклянешься, что не будешь выпытывать у меня ничего, связанного с моей верой. Ты поклянешься, что ни ты, ни кто другой не проследит моего пути, чтобы раскрыть тайны, связанные с Ми-Го. В противном случае мне останется лишь прикоснуться своим мечом к ране. Этого будет вполне достаточно, чтобы обезопасить мою веру от чужих посягательств, так как никто из пришедших со мной просто ничего не знает.

Во мне вновь разыгралось жгучее любопытство. Мне, конечно, очень захотелось проникнуть в эти тайны. Но теперь выбор мой стоял между любопытством и благородством. И я с чувством горькой досады, но совершенно твердо произнес: