Сурен Цормудян - Когда завидуют мертвым Страница 34

— А откуда вы?

— Ой, блин… Как легка и беззаботна жизнь простого идиота… — вздохнул Яхонтов.

— Чего? Откуда?

— С юга мы! В сторону Москвы идем!

— Зачем вам в Москву?

— Я не сказал, что нам в Москву. Нам в ту сторону надо.

— Зачем?

— Да какая разница?

— А то не знаешь? — усмехнулся строгий голос.

— Вот представь себе, понятия не имею.

— А обратно как?

— Что значит — как? Как туда, так и обратно.

— Ишь ты, шустрый какой. В ту сторону мы, может, и пропустим, а вот обратно хода нет.

— Почему? — поинтересовался Варяг.

— Вы что, в самом деле не знаете? Откуда вы, такие странные, взялись? Нельзя никого из Москвы выпускать.

— Да почему?

— Потому что они там, в своей дыре, должны сдохнуть. Внешний мир не для них!

— Слышь, как тебя…

— Тимофей Бражник.

— Слышь, Тимофей, может, усмиришь своего лихого Дыбецкого, да я выйду, нормально поговорим?

— Ну, выходи, — согласился Бражник.

— Только имейте в виду. Мы пришли с миром. Но ежели что, там, в темноте, мои ребята вас на мушке держат.

— Да ладно. Нормально все. Недоразумение вышло. Дыба, факел принеси.

Дыбецкий что-то недовольно проворчал и, подняв свой первый факел, который потух, упав в снег, скрылся в вагоне. Он снова появился как раз тогда, когда Варяг подошел к Бражнику. Теперь, при свете факела, можно было разглядеть этого человека. Одет он был в телогрейку и ватники, которые бесчисленное количество раз были заштопаны нитками разных цветов. На голове серая ушанка с опущенными козырьком и ушами. Неухоженная жидкая борода до груди, черного цвета с двумя седыми полосками, делающими ее вид еще более неприятным. Красный нос был свернут и перебит. На ногах кирзовые сапоги, обмотанные скотчем и тряпками. В руках Тимофей держал охотничье ружье, к стволу которого была приделана заточка из трехгранного напильника, видимо играющая роль штыка. При малейшем движении Бражник и Дыбецкий издавали характерный хруст и шорох, по которым Варяг сделал вывод, что они запихивали под одежду или в подкладки скомканную бумагу или древесную бересту, помогающую спасаться от холода.

— Тебя как звать, искатель? — спросил, ухмыльнувшись, Тимофей.

— Варяг.

— Кликуха, что ли?

— Это имя. У меня отец морским офицером был, — ответил Яхонтов.

— Военный — Бражник как-то презрительно поморщился.

— А что, проблемы с военными?

— Мы их не любим. Так же как и москвичей. Ладно. Пошли в хижину. Погутарим за жизнь.

— Ну, пошли. Всяко лучше, чем на холоде.

— А твои архаровцы где? Замерзнут ведь.

— Парни! — крикнул Яхонтов в темноту. — Пошли, погреемся.

Бывший когда-то плацкартным вагон разделяла надвое кирпичная стена с фанерной дверью. Пройдя через тамбур, люди оказались в первой его части. Внутри воняло грязными ногами и плохо выделанной звериной шкурой. Еще стойкий запах гари от стоявшей в центре печки. Снаружи вагон действительно был обложен глиной с соломой и для окон оставались только узкие щели. Внутри стены были увешаны разным тряпьем и шкурами. Стояли две койки, сделанные из шлакоблоков и досок. Гнилые матрасы на койках. Вместо подушек свернутые телогрейки. Куда подевались сиденья вагона, было непонятно. Купейные перегородки тоже отсутствовали. Большой стол возле печки был сделан из одной из таких пластиковых перегородок. Всюду стояли различные ящики и мешки. Вместо стульев все те же шлакоблоки и пара перевернутых ведер. Скудный свет в помещении давали три лучины на столе. Возле входа в дырявом ведре находилось несколько палок с тряпичными обмотками на конце, измазанными хвойной смолой. Факелы. На полу без всякого порядка валялись дрова.

Бражник с Дыбецким, Яхонтов со своими спутниками расселись вокруг стола. Тимофей поднял с пола какую-то обгоревшую кастрюлю и ударил ею несколько раз по своему так называемому стулу. После этого дверь, ведущая во вторую часть вагона, приоткрылась.

— Поесть принеси. И сэма пузырь, — сказал Бражник, затем обратился к гостям: — Ну что, потрапезничаем?

— А что у вас из еды? — поинтересовался Варяг.

— Да рыба в основном. Сушеная, вяленая и копченая. Немного мяса.

Дверь снова открылась. Из нее вышла девушка в каком-то подобии платья из мешковины поверх шерстяных чулок и толстого свитера. Обута она была в обрезанные валенки. Левая ладонь перемотана грязной тряпкой, и было видно, что у нее не хватает пары пальцев на руке. Когда она склонилась над столом, чтобы поставить на него большую алюминиевую кастрюлю и литровую бутылку с мутной жидкостью, то путешественники разглядели ее лицо. Оно было все в оспинах и морщинах. Как у старухи. Николай и Вячеслав украдкой переглянулись.

Варяг взглянул на хозяина, коим, очевидно, и был Бражник. Однако задавать вопросы по поводу этой женщины он посчитал невежливым. Когда она ушла в свою часть вагона, Тимофей сам заговорил.

— Дочка. Я ее Раной назвал. Видно, сильно жену мою покойную облучило. Она тогда на сносях была. Умерла, рожая… Пока ребенка из нее доставали… Подумали сначала, что ребенок мертвый. Даже пуповину отрезать не стали. Бросили в яму и начали закапывать. А она как заорет… Это единственный звук, который она издала в своей жизни. С тех пор молчит. — Тимофей устало глянул на свою бутылку. — Вот такие дела, — вздохнул он.

— А что у нее с рукой? — Варяг сочувственно покачал головой.

— Крысы два пальца отгрызли, пока она спала. Но это давно было. Просто у нее свертываемость крови плохая. Раны часто открываются. — Бражник как-то потерянно уставился на гостей. — А когда у нее месячные… это просто ужас…

— Тимофей! Какого хрена! — поморщился Дыбецкий. — Ну не к столу же!

— Заткнись. — Бражник открыл кастрюлю. Там было сухое мясо вперемешку с копченой рыбой. — Мужики. Вы это… не берите в голову. Угощайтесь. Так на вкус не очень, но под самогон…

Николаю не совсем хотелось это есть. И по взгляду сидящего напротив Яхонтова он понял, что их командир настроен так же. Люди здесь жили в дичайших условиях, и неизвестно, какое качество было у местной еды. В Надеждинске контроль качества был очень строгий, и люди, привыкшие к относительно здоровой пище, могли за чужим столом просто отравиться. Хотя, конечно, искатели были приучены есть в случае острой необходимости все, что угодно. Такая необходимость бывала в рейдах. Равно как и десантников раньше обучали добывать подножный корм, и эти навыки очень пригодились после катастрофы. Но тут другое дело. Это мясо могло принадлежать ядовитому животному со скрытыми формами мутации или просто пораженному радиацией или бактериологическим оружием. Хотя никто точно не знал, применяли такое оружие или нет. Все это смущало гостей, но еще больше смущала бутылка самогона. Конечно, в Надеждинске не было полного сухого закона. Те, кто был старше тридцати, могли употреблять алкоголь в умеренных количествах и не очень часто. Иногда это бывало полезно. Чаще — просто необходимо. Но в первые годы отчаявшиеся люди искали спасения именно в этом зелье, которое и унесло сотни жизней. Многие замерзли по пьяни. Многие травились. Умирали во сне, захлебываясь собственной блевотиной. Погибали от поножовщины в пьяных драках. Умирали от болезней, вызванных алкоголизмом. Сводили счеты с жизнью, когда пьянство усугубляло ощущение безнадежности. Потом употребление и производство самогона в общине было взято под особый контроль, ибо алкоголизм уносил больше жизней, чем нападения бандитов, людоедов и зверей. По законам общины ни Васнецов, ни Сквернослов не имели права употреблять алкоголь. Им не было еще тридцати лет. Но сейчас они не в общине. Что скажет Варяг по этому поводу?