Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея Страница 35

– Еще нужны веревки.

– З‑зачем?

– Пифосы к телегам привязать. Иначе опрокинутся. Еще людей дашь.

– Зачем тебе все это нужно?

Амфитрион моргнул. Он смотрел на басилея так, будто впервые увидел.

– Зачем…

Казалось, сын Алкея задает этот вопрос себе, и не знает ответа.

– Беда, басилей. На твоих землях сыновья Электриона Микенца и Птерелая Тафийца убили друг друга. Мы же не можем оставить их тела чайкам?

– Не можем, – кивнул Поликсен.

– Мы же должны отвезти их тела отцам?

– Должны, – кивнул Поликсен. – Мы?

– А кто еще?

– Ну да… Зачем?

– Для достойного погребения. А теперь, – во взгляде гостя полыхнула молния, – вели доставить все, что я сказал! И поторопись!

– Я мигом! Я уже!

Поликсену едва удалось скрыть радость. Это не за ним! Хвала богам! Он махнул советнику: действуй! Советник икнул – и засуетился, закричал на слуг. Двор превратился в растревоженный муравейник. Просителей выперли в шею: не до вас! Вместе с ними сгинула и радость Поликсена. Ничего не кончилось, понял он. Это всего лишь отсрочка. Проклятые коровы! Микенский ванакт нарочно перегнал стадо на аренские земли. Устроил засаду, хитрец! Сыновья Птерелая приплыли за коровами – и сыновья Электриона их убили. Ну, и сами погибли… Ему, Поликсену, от этого не легче! Кто пошел навстречу Микенам? Басилей Поликсен. В чьем краю случилось побоище? В краю басилея Поликсена. Явится гневный Птерелай за сыновей мстить – кто крайний? Басилей Поликсен! И коровы – живое тому доказательство.

«Микены далеко. В Микенах войско. Ох, натешится Птерелай – меня убьет, семью вырежет, город сожжет и разграбит… Нет, сначала разграбит, а потом сожжет. Боги, о чем я думаю?»

– Телеги, – сказал Поликсен, подходя к гостю вплотную. Лицо басилея горело вдохновением. – Еще ладья. До Тафоса. Тринадцать пифосов. Мед, воск, масло. Веревки. И коровы.

– Какие коровы?!

– Все дам. В лепешку расшибусь! Но коров ты заберешь. Иначе…

И с отчаянием титана, идущего на штурм Олимпа:

– Иначе не дам ничего.

Костры чадили.

Амфитрион встал в тени одинокой смоковницы. Ему чудилось, что от огня несет горелой плотью. Он ошибался. На кострах топили воск в широких, закопченных чанах из меди. Затем воск смешивали с медом и благовониями. Басилей расщедрился на драгоценные ароматы, способные осчастливить привереду‑красавицу. Изрубленные тела обмыли и завернули в тонкие льняные покрывала. «Буссос, – вспомнил Амфитрион. – Сокровище здешних мест.» Слой ткани – слой медвяно‑воскового расплава – слой ткани. Раз за разом. Пифосы, до половины заполненные оливковым маслом, ждали своей очереди. Когда закончат пеленать, тела погрузят в пифосы, зальют маслом доверху, закроют крышками и засмолят. Это до Тафоса можно за день добраться, если с ветром повезет. До Микен на телегах – не меньше трех дней пути.

Привезешь гнилье…

Тарихевты[53] расположились у Пещеры Белых Нимф, на полпути от места битвы к Арене. Место выбрали не случайно – молитва, обращенная к здешним наядам[54], и купание в зловонной Минии избавляли страждущих от лишая. Принесенная нимфам жертва должна была благотворно сказаться и на мертвецах. В город убитых везти не стали – только время терять, да горожан пугать. Слухи и так уже ползли по округе, грозя добраться до Микен раньше телег со страшным грузом. Басилей Поликсен отправился в гавань – нанимать ладью. На скудных пастбищах близ пещеры мычали коровы. Амфитрион не знал, отчего трусоватому Поликсену не терпелось от них избавиться. До коров ли сейчас? Но раз басилею припекло – пускай.

– Наши!

Рядом образовался счастливый Тритон. На фоне трупов и бальзамировщиков сияющая физиономия тирренца смотрелась дико. Что возьмешь с дурака? В конце концов, почему он обязан печалиться? Его родня погибла давным‑давно. Отгоревал свое Тритон.

– Ты о чем?

– Коровы!

– Не наши, а ванактовы, – как ребенку, объяснил Амфитрион.

Втайне он был даже рад, что Тритон пристал к нему с разговором. Хозяйственные хлопоты, ответы на глупые вопросы – что угодно, лишь бы отвлечься. Сын Алкея отыскал взглядом двоих уцелевших: Ликимния и Эвера. Все в порядке, мальчишки на месте. Сидят в пяти шагах друг от друга; угрюмо смотрят в противоположные стороны.

– Наши! – не унимался Тритон. – Вернулись!

Раньше подобной жадности за Тритоном не водилось.

– Иди! Смотри! Наши!

Сил пререкаться не было. Кивнув, Амфитрион поплелся за мучителем к стаду. Тритон встал у ближайшей коровы – та косилась на тирренца с подозрением – и победно указал на бок животного.

– Вот! Наши!

Клеймо. Его собственное клеймо: щит, перечеркнутый копьем. Выжженное рядом с орейским: башня в круге. Коров клеймили заново, выделяя Амфитрионову долю в добыче. Выходит, прав Тритон? А ведь как зудел в Микенах: наши, наши…

Кто здесь дурак?!

Возвращать дяде коров, которых дядя украл у племянника, чтобы перегнать к басилею Поликсену, который спать не может, так хочет избавиться от стада… В нелепости происходящего виделась злая шутка богов.

– Есть ладья! Я договорился!

Рядом остановилась колесница. Наземь спрыгнул Поликсен: собранный, деловитый. Он будто скинул с плеч десяток лет. Бегающие глазки басилея обладали удивительной избирательностью: они видели все, кроме трупов и коров.

– Эти дети Эфона[55] проели мне всю печень! Спрашиваю: на Тафос? Нет, ни в какую… Но, хвала богам, басилей Поликсен умеет договариваться! Я их уломал. Вот храбрец, который взялся доставить тела Птерелаю…

Храбрец слез с колесницы. Мялся, вздыхал; чесал нос. Земля под ногами его не радовала. Плаванье на Тафос его не радовало. Храбрец был мрачней тучи. От храбреца несло дешевым вином.

– Дядька Локр! И ты здесь?

Надо же… Знакомец Тритона. Амфитрион попытался собраться с мыслями. Надо что‑то передать на словах Птерелаю…

– Это дядька Локр! Кормчий! Как мой папаша…

От воплей тирренца болела голова.

– А это Амфитрион! Помнишь, Локр? Я рассказывал!

Тритон был вне себя от радости. Наконец‑то ему удалось познакомить двух хороших людей. Двух живых людей. Мертвецы Тритона не беспокоили. Ну, мертвые. Что ж теперь, и не радоваться, да? Так ничего и не надумав, сын Алкея безнадежно махнул рукой басилею: давай, мол, ты. А сам, тяжко ступая, словно к ногам привязали по таланту свинца, направился к Ликимнию с Эвером.

Ему предстоял трудный разговор.

Эвер скалится, как волчонок:

– Это вы прислали нам вызов!