Стефан Петручо - Дэдпул. Лапы Страница 39

По идее, он уже должен был меня заметить. Но он слишком сосредоточен, да к тому же на очки налипла земля. Я встаю рядом и втягиваю носом запах глины и свежей древесины. Древесиной пахнет ящичек в форме гроба, который лежит тут же на земле. Крышка прилегает неплотно, сбоку торчит гвоздь, но для его возраста это очень недурная поделка. Запах глины исходит от надгробия, прислонённого к дереву. Это хрупкая светло-серая табличка, копия какого-то старинного надгробия с пуританского кладбища. На тимпане схематично выгравирован ангел смерти, а снизу написано:

Здесь лежит

Расти

У мальчика явно талант. Я не хочу его прерывать. В конце концов, сейчас очень важный для него момент, к тому же он почти закончил копать. Можно дать ему ещё полминуты. Ещё надо придумать, как дать о себе знать, не напугав его до полусмерти. Я подозрительный тип в маске, который ошивается на задворках его дома. Если я скажу «Не кричи!» или что-то в этом духе, я только всё испорчу.

Мальчик закончил рыть. Всё ещё не замечая меня, он берёт ящичек, аккуратно укладывает в яму и начинает засыпать землёй. Я откашливаюсь.

– Эй, парнишка!

Он даже не поднимает на меня глаза.

– У вас очень странный костюм, мистер. Вы губитель?

– Ты, наверное, хотел сказать «грабитель». Я? Нет, совсем нет.

Он набирает полную лопату земли и ссыпает в могилу.

– Если вы грабитель, идите лучше к соседям. У них куда больше всяких ценностей.

– Серьёзно? А каких, например? У них есть консоль четвёртого поколения? – Я снова откашливаюсь. – Эм-м… неважно. Так что, не везёт тебе с животными, да?

– Мама говорит, что всё относительно. Зависит от того, с какой стороны посмотреть.

Я сочувственно киваю:

– Относительно. Да. Когда ты кого-то теряешь, лучше вспоминать радостные минуты, проведённые вместе, чем оплакивать утрату.

– А ещё она говорит, что больше не надо их кормить и за ними убирать.

Ладно, ближе к делу. Надо аккуратно прощупать почву, прежде чем я начну задавать неприятные вопросы о его новом пёсике.

– Тут мило. Так тихо, спокойно. Ты сам вырыл все эти могилки?

– Усу. – Он втыкает лопату в земли и опирается подбородком на рукоять. – Я начал их рыть, ещё когда был совсем маленький. Палочки от мороженого мне надоели, и я начал копировать исторические памятники.

– Исторические?

– Угу.

Я смотрю на глиняную табличку возле дерева:

– Классное надгробие. Расти бы понравилось. Это был пёсик?

Он вздыхает:

– Щенок. Мама с папой мне его вчера принесли.

– Вчера. – Получается, это щенок из моего списка, так что можно не торопиться. – Ого! Э-э-э… а почему он так быстро умер? Заболел? Попал под машину?

Мальчик качает головой:

– Он не умер, мистер.

Я трясу головой – похоже, у меня в ушах до сих пор торчат кусочки Гума:

– Что ты сказал? Он не…

– Но скоро умрёт. Всем живым существам нужен этот… кислый рот.

– Кислород.

– Угу. Даже рыбам. В воде есть кислород, и рыбам нужны жабры, чтобы им дышать. У людей жабр нет, поэтому в воде они задыхаются, а вот рыбы задыхаются без воды.

– Погоди-ка, вундеркинд. Ты хоронишь своих питомцев заживо?

– В основном да.

– Но почему?

Он пожимает плечами:

– Мне нравится делать маленькие надгробия, а мама говорит, что я не должен их делать без необходимости. Злой школьный психолог сказал, что это… палотогия?

– Патология.

– Угу.

Я подскакиваю к нему:

– Ты не знаком с парнем по имени Крастон, а? Жалкий маленький…

Я хватаю его за шиворот, но вовремя осаживаю себя. Лопата падает, задевает фонарь, и он катится прочь. Это не Крастон. Это просто мальчик. Психопат, конечно, но ещё совсем маленький. У него ещё недостаточно развит мозг, чтобы иметь моральные принципы. Может быть, это просто такой тяжёлый период. Этот мальчик может вырасти и стать большим начальником. Или Гитлером.

Я ставлю мальчика на землю и аккуратно отряхиваю его одёжку.

– Слушай меня. Как человек, который знает толк в изощрённых и, не побоюсь этого слова, вдохновенных убийствах, я впечатлён твоими достижениями. Но дело в том… – Я озираюсь в поисках нужных слов – может быть, они вырезаны на каком-нибудь дереве? Но нет. – Дело в том, что у меня очень чёткие представления о том, кто заслуживает смерти, а кто нет. Твои бедные питомцы… погоди-ка.

Фонарик замирает, и его луч высвечивает два надгробия на свежих могилах. На одном написано «Мама», на другом – «Папа».

Я становлюсь в стандартную позу, выражающую гнев и изумление. Ну, знаете – спина сгорблена, кулаки сжаты, голова запрокинута.

– Срань господня! Ты… как ты… такой маленький… да как ты только…

Он пожимает плечами.

– Я взял хлору… флору…

– Хлороформ!

Я хватаю лопату. Судя по испуганному лицу, мальчик думает, что я сейчас ему врежу, и, признаюсь честно, у меня проскальзывает такая мысль, но я обхожу его и направляюсь туда, где лежат его мама с папой. Несколько быстрых взмахов лопатой – и я вижу, что надписи на надгробиях не врали. Гробов у них нет – сынишка просто связал родителей и заткнул им рты. Я успел вовремя. Они живы и, извиваясь и корчась, смотрят на меня, не зная, стоит ли им возблагодарить судьбу или ещё сильнее испугаться.

– Странный денёк у вас выдался, правда? Сначала вас оглушил и закопал в землю собственный сыночек, а теперь вы очнулись и смотрите на мою рожу, скрытую под маской. Чего только в мире не бывает, да?

Мальчик пытается вырвать лопату у меня из рук:

– Мистер, пожалуйста! Когда мама увидела гробик для Расти, я слышал, как она сказала папе, что больше не может это терпеть! Она хотела позвонить в органы пепеки…

– Опеки.

– …и они хотели меня увезти, и я испугался!

Мы все испугались. После того, как я всё это увидел, у меня в голове что-то заворочалось. Какая-то маленькая чёрная крупинка, твёрдая и круглая. Вот она, вот… поймал.

Это ещё что такое? Какая-то букашка? Маковое зёрнышко?

Честно признаюсь, я чувствую облегчение, когда земля над последним пристанищем Расти начинает сотрясаться. Со склонов маленького холмика скатываются комки земли. Они катятся, катятся, пока то, что скрывается в глубине, не выпускает всю свою бешеную энергию наружу.

Из могилы бьют ослепительно яркие лучи. Земля ходит ходуном. На свет высовывается огромная рука, обмотанная льняным полотном. Она продирается сквозь грязь и растопыривает пальцы, как будто впервые за тысячу лет чувствует дуновение ветра. Затем, опираясь на руку, наружу вылезает вся махина – с головой и всем остальным. Истлевшая ткань свисает клоками, но полностью скрывает омерзительное туловище, за исключением двух жёлтых глаз.