Благословенны ночи Нергала - Влада Ольховская Страница 39

– Вы люди.

– Мы лучше.

– Да, наверно, тебе удобней считать так… Не думай, что я тебя жалею или это хоть как-то меняет мое отношение к тебе. Не важно, через что ты прошел, это не дает тебе права убивать! Я просто хотела тебя спросить… Сегодня я видела очень странный урок: учеников привязывали к столбам и жестоко избивали. Тех, кто падал, наказывали. Мне сказали, что через это проходят все… Ты тоже проходил? Тебя когда-нибудь наказывали? Я хотела узнать… что находится за дверью наказаний?

Он снова молчал, но на сей раз не по своей воле. В горле пересохло, голос не подчинялся. Саргон надеялся, что она уйдет, но пленница терпеливо ждала. Хотелось даже натравить на нее сейкау, однако это было бы слабостью – вот так поддаться.

Наконец он почувствовал, что сможет произнести нужные слова твердо.

– Я не знаю, что там. Меня никогда не наказывали.

Она окинула его долгим, испытующим взглядом – будто ложь отразилась у него на лице. Но пленница так ничего и не сказала, она просто ушла, оставив его наедине с проклятыми воспоминаниями, которые она умудрилась призвать…

Он до сих пор помнил тот столб. Чтобы хоть как-то отвлечься, Саргон тогда смотрел только на него, сжимал кулаки, терпел. От этого становилось чуть легче – но не сильно. Привыкнуть к ударам, срывающим со спины кожу вместе с мышцами, было невозможно. Лучшее, что ему оставалось, – это устоять на ногах.

Однажды он подслушал разговор двух смотрителей. Они говорили, что каждый ученик хоть раз должен пройти через наказание, это часть какой-то там программы. Получается, все они играли в игру, в которой невозможно победить… Тогда Саргон и обнаружил, что большая часть его ровесников уже прошла через комнату с наказанием.

Некоторые бывали в ней даже дважды. Они никогда не говорили, что там находится. Но они возвращались оттуда притихшими, дрожащими, как будто потухшими. Те, кто сразу после избиения у столба могли шутить и смеяться, после наказания забивались в угол, сворачивались, обхватывая себя руками, они словно старались занять как можно меньше места в пространстве. При этом Саргон не видел на них никаких серьезных ран, ничего страшнее того, что наносили лианами, смоченными разбавленным соком патисуми. Он пытался расспросить их, что там происходило. Они то плакали, то отмалчивались, то посылали его подальше.

Он решил, что не узнает. Он станет тем, кого никогда не тащили в комнату наказаний. Не важно, что там болтают смотрители, его не могут наказать просто так. От него только и требуется, что выдержать.

Первое время его сопротивление не замечали. Но постепенно стало ясно: учеников, еще не проходивших через наказание, остались единицы, смотрители сосредоточили на них пристальное внимание. За Саргона тогда взялся Барсал – рослый детина, в два раза больше ученика. Гигант с бритой головой и странным взглядом, будто свежей блестящей смолой наполненным.

Только Барсал теперь проводил испытания для Саргона. Смотритель бил так, как остальные не могли, бывали удары, от которых мир перед глазами темнел. Однажды после такого урока другие ученики сообщили Саргону, что в ране видно белую кость. Лекарь не сказал ничего, но от нескольких уроков его освободил. А потом все началось с начала.

– Ты все равно однажды упадешь, – шепнул ему Барсал. – Все падают.

Саргон ничего не ответил. Он уже тогда понял, как полезно молчание.

Конечно, он должен был упасть. Ему не оставили выбора. Какой бы выдержкой он ни обладал, существовал предел боли и страдания, который его тело попросту не могло выдержать. Саргон тогда и сам не понял, как это случилось. Он хотел держаться – и он собирался! Но мир вдруг закружился, тело наполнилось слабостью, а в следующее мгновение он обнаружил себя лежащим на полу в луже крови.

От боли он потерял сознание всего на миг, но этого было достаточно. Самодовольная ухмылка Барсала говорила, что молить о пощаде и просить о снисхождении бесполезно. Другие просили, разве это к чему-то привело?

Поэтому Саргон по-прежнему молчал. Он сжал зубы, подавляя гнев, горечь и злобу. Понятно, что Барсал от наказания не откажется – он слишком долго этого ждал. Но раз уж все так сложилось, Саргон собирался оставаться гордым до конца, не трястись и не рыдать. Что еще он мог сделать?

Он стал первым, кто прошел в комнату наказаний спокойно, по своей воле. Другие ученики, уже побывавшие там, смотрели на него, как на безумца. Барсал посмеивался.

На первый взгляд комната оказалась совсем не страшной. Небольшой, намного меньше тренировочного зала. Светлой за счет букетов белых листьев, сияющих в сосудах. Достаточно чистой – отмытой после предыдущего наказания. Мебели здесь было немного: все-то два стола.

Первый стоял в центре комнаты. Этот был большим и очень грубым: крепкая основа из распиленных бревен, к которой приколочена столешница из тонкого металлического листа, вот и все. Рядом – небольшой столик с какими-то инструментами, которые Саргон видел впервые и о назначении которых даже не догадывался.

– Раздевайся, – бросил ему Барсал.

– Что? – растерялся Саргон. – Это еще зачем?

– Потому что ты наказан! Потому что ты, ничтожество, не смог стерпеть парочку легких ударов! Ты должен узнать, что ждет слабаков.

Исчерченная кровавыми бороздами спина пульсировала болью. Удары были совсем не слабыми – они никогда не были слабыми. Но зачем доказывать Барсалу то, что тот и так знал? Смотритель просто издевался над ним, тут и гадать не приходилось.

Пришлось подчиниться. Одежда была сомнительной защитой – и все равно без нее Саргон почувствовал себя совсем уж слабым. Непривычно открытым. Не способным держаться за гордость, что бы он там ни решил. Да и взгляд Барсала становился все более мутным… От этого взгляда хотелось уйти, но уйти было некуда.

– Ложись, – Барсал кивнул на стол. – На живот.

Да уж понятно, что не на спину… Спина сейчас была одной пульсирующей болью раной. Но и ложиться на живот не хотелось. Стол оказался неприятно твердым и холодным, край столешницы – неожиданно острым. Одно неаккуратное движение, и можно порезать пальцы.

Подчинившись, Саргон замер, напряженный. Он пытался понять, что сейчас будет. Он помнил, что ученикам положено смирение. Однако внутри уже поднималась волна гнева, мерцавшего и раньше, а сегодня обретшего особую силу.

Это все неправильно. Так не должно быть. Он не проиграл, ему просто создали условия, в которых невозможно победить. Разве он не будущий Глашатай? Разве не защитник поселения и господин над многим? Почему он должен подчиняться существу с мозгами сигила?

Барсал такими размышлениями не озадачивался. Сегодня он торжествовал – долгое сопротивление ученика сделало его победу слаще. Он подошел ближе, коснулся. Это было странное прикосновение. Непривычное, неправильное. Не болезненное, но пробуждающее новый протест. Даже не зная, что его ждет, Саргон