Александр Зорич - Красные звезды Страница 4

Глава 3

Отрицательная жидкость

Напасть, о которой говорил охранник Навлоев, мы увидели, когда вышли на финишную прямую – коридор, конец которого упирался в обшитую нержавейкой дверь с красным крестом и надписью «Медпункт».

На керамических плитах пола там и здесь стояли лужи цвета малинового варенья. Лужи эти, впрочем, не казались вязкими. Они выглядели текучими, я бы даже сказал – сверхтекучими.

Сразу было видно, что это не вода с красителем и вообще не водный раствор чего-либо. Химический анализатор, которому я пробовал скормить капельку жидкости, лишь возмущенно затарахтел и выдал ошибку. Мол, не желаю даже голову ломать над такой несусветной дрянью!

Пятна малиновой жидкости были окружены искрящимися кольцами, в которых я после жестокой борьбы со своим чувством реальности признал изморозь.

«Изморозь? Здесь?! На границе очага горения?!»

– Это та самая отрицательная жидкость, – с завидной уверенностью сказал Костя.

– Наверное.

– Я думал, раз ты физик, то…

– Я экс-физик. И первый раз в жизни о такой слышу… Идем дальше.

Когда нас от нужной двери отделяли десять шагов, раздался негромкий треск, и кусок стены слева от нас осыпался мелким крошевом. Через дыру в коридор влетело множество малиновых шариков. Они бились о пол, отскакивали, летели в противоположную стену, в потолок…

Я не сразу сообразил, что перед нами всё та же отрицательная жидкость, капли которой почему-то решили проявить свойства твердого тела.

Вдоволь нарезвившись, капли начали одна за другой разбиваться о пол и растекаться уже знакомыми лужицами. Минута сюрреалистических метаморфоз – и дорогу нам с Костей перегородил широкий разлив отрицательной жидкости, обрамленный ледяными кристаллами, каждый длиной с сосновую иголку.

Разлив можно было обойти по-над самой стеночкой. Но я решил, что, коль скоро КАЗ выдерживает тысячу градусов нагрева, то контакт с какой-то холодной отравой для него – сущая ерунда.

Увы! КАЗ воспринял малиновые лужи, по которым ступали подошвы моих сапог, самым скверным образом.

– Температура поверхности минус двести шестьдесят пять градусов Цельсия. Прогноз по безотказной работе костюма – девять минут, – безмятежно проворковал искусственный интеллект КАЗа.

– Костя, ты это слышал? – спросил я Тополя.

– А чему удивляться? Недаром же жидкость – «отрицательная»! Вот и температура у нее отрицательная! Я лично стараюсь на лужи не наступать.

Я тоже постарался «не наступать». Получалось так себе.

Но мы все-таки дошли. На удивление хорошо сохранившаяся дверь медпункта была не заперта. Я театральным рывком распахнул ее, испытывая прилив внезапно нахлынувшего раздражения.

«Черт возьми! Да что же мешало этим штатским попросту убежать отсюда самостоятельно?! Потянул на себя дверь, вышел…»

Однако когда мозг склеил цельную картину из фрагментов, выхватываемых из полутьмы лучами наших фонарей, я всё понял.

Ровно в полутора метрах перед дверью громоздилась густая сеть металлоконструкций. Поначалу мне показалось, что это силовой набор железобетонных перекрытий. Но всё было еще интереснее. Во время первого взрыва сюда прилетела клеть из стальных труб весом тонн в сорок. Пробив потолок, она взрыла пол, деформировалась и наглухо заперла выход из медпункта.

И хотя вывал гипсовых перегородок расширил медпункт до размеров ночного клуба, свободных проходов на волю от этого не прибавилось.

Получилась ловушка. Просторная, но – ловушка.

Затем мы разглядели наших подопечных.

Профессор Перов, похожий на подслеповатого филина, сидел на массажном столе и с отсутствующим видом листал книгу толщиной в покрышку от «Камаза». Не знаю, можно ли сказать, что он ее «читал», ведь подсвечивать себе ему приходилось экраном какого-то приборчика.

Чернобровый Навлоев, мой бессменный абонент, стоял на упавшем шкафу со всякой медицинской ерундой, неподалеку от входа, и темпераментно дрючил рацию – в ней, похоже, сел аккумулятор.

Третьей в этой компании была симпатичная, хотя и несколько не в моем вкусе, рыжеволосая девушка лет двадцати пяти с глазами-озерами и веснушчатым носом утенка.

Девушка сидела на столе для хирургических операций и подправляла ногти пилочкой.

Почему вся троица предпочла возвыситься над полом, взобравшись на подручную мебель, я сообразил сразу же: повсюду стояли лужи отрицательной жидкости, и эти лужи росли.

Стоило только адской субстанции добраться до какой-либо органики, как той приходилось худо. На моих глазах задымилась и начала распадаться ножка деревянного табурета. Бесследно исчезла пластмассовая ручка. Испарился растоптанный бутерброд с ветчиной…

Рыжая девушка заметила нас первой.

– Меня зовут Лиза, и я беременна! – объявила она.

– С добрым утром, Лиза, – сказал я тусклым голосом мужчины, давно освободившегося из-под власти красивых женщин.

– А меня зовут Костя, и я холост, – представился Уткин. – Жаль, что вы, наверное, замужем.

– Замужем? Вот еще! – возмущенно дернула плечом Лиза. – Мы, современные девушки, не ассоциируем чудо материнства с оковами патриархального брака!

В интонациях Лизы мне почудилось нечто заученное. Увы, обстоятельства не оставляли нам пространства для дискуссий на эти судьбоносные темы.

– Режь поскорее решетку, холостой ты наш, – сказал я Тополю. – А вы, девушка, пожалуйста, моему товарищу не мешайте. Мы спасатели, а не психоаналитики-надомники.

Лиза презрительно поджала губки. Но мне, с недавних пор сделавшему жизненным гимном песню Вертинского «Как хорошо без женщины», на это было, честное слово, плевать.

Пока Костя резал, я вызвал начальство.

– Пушкарев. На месте. Вижу профессора, беременную девушку и охранника.

– Погибших много? – спросил Воловик.

– Пока в поле зрения только один, – ответил я.

Да, труп там имелся. Накрытый простынёй, он лежал на свалке обломков в дальнем углу, под портретом не то Мечникова, не то Луи Пастера.

– Хорошо, что только один… Погоди… – Воловик выслушал короткий доклад по другому каналу и обрадованно закричал:

– «Семнадцатый» нашелся! Он сейчас недалеко от тебя!

– И что с ним было?

– В завал попал… Неважно теперь! Хватай, короче, профессора и тащи его к «семнадцатому»!

– Подождите, как это «хватай профессора»? У меня тут женщина беременная!

– Ничего не знаю. С самого верха требуют профессора! Остальных во вторую очередь.

– Плохо слышно!.. Повторите!.. – Я наклонился к свистящему пламени ацетиленовой горелки, которая в Костиных умелых руках как раз распарывала очередную железяку. Добившись жуткого треска в микрофоне, я немного покричал «Ничего не слышно! Помехи! Повторите!», а потом с легким сердцем выключил рацию.

Первым делом я раздал всем изолирующие противогазы. Благо их у нас с Костей на двоих было аж четыре штуки. При этом мне пришлось шлепать туда-сюда по лужам отрицательной жидкости, уничтожая драгоценный ресурс своего КАЗа.

Вместе с противогазами я раздал и огнеупорные накидки. Затем, взобравшись на табурет с железными ножками, я провел краткий брифинг:

– Итак, наш порядок действий. Сейчас мой коллега Константин вынесет на улицу девушку. Профессору Перову готовиться.

– Но, голубчик, я ни за что не стану ходить по отрицательной жидкости! Это несовместимо с жизнью, – профессор встряхнул седой паклей своей шевелюры.

– Да вас никто и не просит. Ходить буду я. Вы будете у меня на закорках сидеть. Но чтобы мне к вам подобраться, я должен сделать себе дорожку из чего-нибудь такого, что жидкость не прожигает…

– Можно взять вон ту кушетку, у нее каркас из алюминия. И если аппарат искусственного дыхания набок завалить, по нему тоже можно будет пройти, – сказал профессор, неожиданно войдя в конструктив.

Тополь тем временем понес на свежий воздух рыжую феечку, которая, конечно, неумолчно болтала. О том, что она не какая-нибудь местная таежная лапотница, а столичная штучка, журналистка «Науки и жизни». Она мечтала об этой командировке. Она назовет сына Константином, хотя ранее собиралась Аскольдом, это ведь так исторично! Да-да, Костей, в честь своего спасителя! Теперь наверняка! Нет, она не жалеет о своем решении расстаться с отцом ребенка, потому что он козел! Да что там «жалеет»! Даже гордится!.. Ведь главное в жизни – это… угадайте! Любовь! А любовь всегда приходит, когда ее не ждешь!

Господи Исусе…

В общем, всё это я был обречен выслушивать – из-за того, что Костя не отключил канал аудиоконтроля.

Под жизнерадостное чириканье Лизы я взялся торить путь к профессору. Дыхательный аппарат мне завалить не удалось – он был намертво подключен к коммуникациям, протянутым из-за стены. Зато аппарат «искусственная почка» упал сразу, а две кушетки почти довершили дело!

Но почти – это почти.

Между мной и профессором оставались еще три метра вредоносной малиновой субстанции.