Роберт Говард - Брат бури Страница 4

Спотыкаясь о густо наваленные друг на друга тела жертв побоища, я кое-как добрел до дверей лавки, причем по дороге пару раз просто так, для тренировки, как следует врезал топором по полкам, снеся их к чертовой матери вместе со всеми ящиками, банками да жестянками, что на них раньше хранились. После чего решительно вывалился из дверей на улицу, воздев топор над головой, твердо намереваясь разрубить пополам всякого мерзавца, если таковой попытается на меня напасть. Но тут, прямо передо мной, словно из-под земли, вынырнул какой-то тощий дохляк и завопил:

— Стой! Именем закона приказываю тебе — остановись!

Не обращая никакого внимания на двуствольный дробовик, которым этот мозгляк тыкал мне чуть не в самую физиономию, я пошире расставил ноги и занес топор, примериваясь для доброго удара, но при этом, совершенно случайно, зацепился своим оружием за вывеску над дверями лавки. Хвастливая вывеска тут же рухнула вниз, хлопнув парня прямо по макушке. Заверещав, будто недорезанный, малый грохнулся на землю, а дурацкая пукалка, вывалившись у него из рук, пальнула мне прямо в лицо, изрядно опалив мои усы. Нагнувшись, я сбросил с него вывеску, чтобы она не мешала мне правильно воспользоваться топором, но тут малый открыл глаза и снова заверещал:

— Стой, где стоишь! Я — здешний шериф! Я требую, чтобы ты немедля сдался законно избранным властям!

Только тут я заметил тщательно натертую звезду, приколотую к одной из подтяжек этого олуха. Что делать! Я вздохнул, положил топор на землю и почти безропотно позволил тому чудаку завладеть моими револьверами. Уж так я дурно воспитан: никогда не сопротивляюсь представителям закона. Хотя, крайне редко, подобные мысли все же посещают мою голову.

Мозгляк, усердно пыхтя, кое-как подобрал с земли свой глупый дробовик, опять навел его на меня и, все еще слегка пошатываясь, провозгласил:

— Именем закона! Я приговариваю тебя к штрафу в десять баксов за вопиющее возмущение общественного спокойствия!

Словно нарочно, именно в этот момент из-за угла вывернулся еще какой-то чудак, довольно долговязый и противный на вид сосунок с длинными, тщательно подбритыми бакенбардами, при галстуке, на котором сверкала брильянтовая заколка в виде лошадиного копыта. Он вприпрыжку подбежал к нам, остановился рядом, потрясая кулаками, и закатил такую истерику, на какую едва ли отважился даже только что кастрированный молодой бычок.

— Этот разбойник начисто сровнял с землей мой замечательный магазин! — брызгая слюной, орал этот недоумок. — И теперь он должен заплатить мне за все окна, прилавки, двери и полки, разнесенные им вдребезги! И еще — за мою прекрасную вывеску! И еще — за тот четырехведерный бочонок с чудесной, свежайшей свининой, который он вдребезги расколотил об голову моего младшего клерка!

— Ну, хорошо, — устало произнес шериф. — Как, по-вашему, сколько он вам в результате должен, мистер Миддлтон?

— Сколько? — кровожадно вскричал мэр Кугуарьего Хвоста. — Пятьсот долларов, вот сколько!

— Пятьсот долларов?! — заревел я, вновь впадая в черную ярость. — Ты никак рехнулся, чертов сын?! Да ведь весь ваш долбанный городишко, вместе взятый, не стоит таких денег! А кроме того, — несколько успокоившись, добавил я, — у меня все равно их нет. Вот разве что пятьдесят центов, но я их обещал отдать за штаны одному парню. Ну, тому, который сидит в будке у кораля.

— Давай сюда эти пятьдесят центов! — чуток оживившись, приказал мне мэр. — Я прямо счас спишу их в расход. С твоего счета!

— А я прямо счас спишу в расход тебя. С этого света! — взревел я, сунув мерзавцу под нос свой кулак. Честное слово, чудак здорово рисковал, потому как тот мясницкий нож, каким Билл Сантри так неудачно ткнул меня между ребер, наверняка был испачкан солью и теперь у меня все сильнее жгло рану и внутренности. — В общем, — твердо заявил я, — эти пятьдесят центов я должен. И отдам их только тому, кому должен. И никому другому!

— Тогда его надо немедля отправить в тюрьму! — опять принялся бушевать Миддлтон. — И пусть сидит там, покуда мы не найдем ему такое дело, чтобы он смог бы полностью отработать гражданам нашего города весь причитающийся с него штраф!

После таких распоряжений мэра шериф торжественно повел меня к бревенчатому сараю, каковой в этом паршивом городке использовался вместо тюрьмы. А Миддлтон продолжал горестно оплакивать утраченный им «Универсальный магазин», не обращая ни малейшего внимания на разбросанные по полу стонущие тела. Но я, к своей радости, успел заметить, как уцелевшие горожане укладывают парней на носилки и затем влекут оные носилки в салун, дабы там привести пострадавших в чувство. Между прочим, над дверью там красовалось следующее: «Золотой квадрат, салун Джона Миддлтона».

Краем уха я услышал, как ребята проклинают самого Миддлтона, потому как тот велел им заплатить за виски, которым они поливали ссадины и синяки жертв недавней баталии. Но ругались они шепотом, поэтому я заключил, что этот самый Миддлтон, похоже, умудрился захватить в здешнем дерьмовом городишке почти что всю власть.

Ну да ладно.

Устроился я на тюремных нарах, которые тут почему-то называли койкой. Устроился с трудом, потому как та койка была рассчитана на обычного человека, не больше шести футов ростом, после чего принялся гадать, с чего бы это Билл Сантри огрел меня тем дышлом. Ведь в подобных нелепых действиях любому было бы трудно углядеть хоть какой-нибудь смысл.

Я лежал, думал, а заодно ждал, когда же шериф наконец принесет мне ужин, но паразит то ли забыл про меня, то ли еще что, одним словом, жратвы я так и не получил Поэтому довольно скоро я задремал, и мне, конечно же, приснилась Джоан, в туфлях из самого настоящего магазина.

А разбудил меня ужасный гвалт, доносившийся, как мне показалось, из салуна. Я встал с койки и попытался разглядеть хоть что-нибудь сквозь зарешеченное окно. Несмотря на глубокую ночь, салун, да и все окна домов, что находились от него поблизости, были ярко освещены. К сожалению, тюрьма находилась довольно далеко, поэтому понять, что же там происходит, было чертовски трудно. Однако сам по себе шум напомнил мне дом, и какое-то мгновение я даже решил, будто чудом вдруг снова перенесся на Медвежий Ручей. Мужчины орали и вовсю сыпали ругательствами, шла беспрерывная пальба из револьверов, а весь этот тарарам то и дело заглушался чьим-то до боли знакомым громовым ревом. Потом вдруг раздался сильный треск — кого-то выбросили из салуна прямо через закрытую дверь. После этого я наконец почувствовал настоящую тоску по родным краям, ведь происходящее ну просто как две капли воды походило на столь любезные моему сердцу танцульки у нас, на Медвежьем Ручье!