Архивы Дрездена: Поле боя. Сочельник - Джим Батчер Страница 4

– Вернись на борт, чародей, – сухо приказала она. Намокшие угольно-черные волосы прилипли к голове, уши заметно торчали, и от этого Лара почему-то выглядела лет на десять моложе. Глаза ее сияли от ярости. – Я не допущу, чтобы мой брат навеки застрял на острове из-за того, что тебе, дураку, приспичило порезвиться с кракеном!

– По-твоему, это я виноват?! – возмущенно пробулькал я, плюясь озерной водой.

Что-то внезапно кашлянуло и зашипело, и по озеру разлился яркий свет: ярдах в двадцати от нас Мёрфи зажгла светильник на баке «Жучка-плавунца» и теперь стояла, подняв его повыше и всматриваясь в воду.

– Миз Мёрфи! – резко окликнула ее Лара.

Ослепленная химическим сиянием, Мёрф повернулась в нашу сторону, хотя ее поле зрения было ограничено пределами светового круга. Светильник она зажгла, чтобы обозначить местоположение катера, – как только сообразила, что я свалился за борт.

Воду взбудоражило какое-то движение.

– Быстро на борт! – Лара развернулась, взбрыкнула ногами, которые выглядели необычайно волнующими даже в нынешней ситуации, и юркой выдрой ушла на глубину, а я кое-как погреб к «Жучку-плавунцу».

На физическую форму я не жалуюсь, но плавание – не мой конек. Вспенивая воду, я понемногу приближался к борту катера. Мёрфи бросилась навстречу и крикнула:

– Сюда!

Из-за ящика, где хранились лини и канаты, выскочила стройная, грозного вида валькирия в черном тактическом костюме и с мотком веревки в руке. У Фрейдис коротко стриженные рыжие волосы, ярко-зеленые глаза, веснушки и множество боксерских шрамов. Она стремительно размотала линь и бросила один конец в мою сторону.

Веревка упала в футе от моей головы, и я ухватился за нее. Фрейдис начала подтягивать меня к катеру с такой силой, что из-за сопротивления воды линь едва не выскальзывал у меня из рук.

– Гарри! – завопила Мёрфи, указывая мне за спину.

Я обернулся и увидел, что меня догоняет раздвоенная волна. Под водой набирало скорость что-то массивное.

Я стал подтягиваться по веревке, но чем больше усилий прилагали мы с Фрейдис, тем активнее противодействовало нам озеро Мичиган.

– Гарри! – снова крикнула Мёрфи и бросила мне ослепительно-яркий морской светильник, и тот закувыркался в воздухе.

Сам я ни разу не акробат, хотя на зрительно-моторную координацию не жалуюсь. Я вытянул руку, но вместо того, чтобы поймать светильник, отбил его и отчаянным жестом подхватил на излете в тот самый миг, когда щупальца снова вгрызлись в меня и утащили под воду, где магниевое пламя вспыхнуло ярче прежнего.

При горении такие фонари разогреваются аж до двух с половиной тысяч градусов по Фаренгейту. Поэтому, когда я коснулся щупальца светильником, оно отпрянуло со скоростью лопнувшей резиновой ленты, и в то же время пиджак из паучьего шелка достиг предела прочности и разошелся, как папиросная бумага, оставив меня с обнаженным торсом, беззащитным перед зубастыми присосками.

Я опустил глаза и в толще темной воды разглядел кракена. Он был громадный. В жутких глазах-зеркалах, отражавших химический свет, горела звериная самоуверенность. На секунду я завис над ним, не отводя взгляда…

…И почувствовал, как столь же мрачная и чудовищная уверенность переполняет мое сознание с таким напором, что в черепной коробке становится тесно.

То, что случилось дальше, какое-то время будет сниться мне по ночам. Глаза – это окна души. Пересекаясь с вами взглядом, чародей способен заглянуть в самые глубины вашего существа, и в ледяной воде озера Мичиган, в ослепительном кружке магниевого света, я увидел душу кракена.

Духовзгляд – дело нешуточное. Все, что видишь, впечатывается в сознание. Этот образ никогда не потускнеет, и чувство благоговения или ужаса останется с тобой навсегда. Если узришь что-то действительно скверное, как в случае с наагло… – в общем, что-то действительно скверное, – с головой могут произойти самые жуткие вещи.

Толком не знаю, что я увидел в тот момент. Какой-то размытый поток странных нечеловеческих образов, почему-то вызывающих тошноту. Я чувствовал, как в воде плавают мои раскинутые щупальца. Чувствовал, как подобные мне существа извиваются в непристойных объятиях на дне океана, среди разрушенных колонн и древних статуй с изображением тварей, неким образом выходящих за пределы трех измерений. Эти ощущения заполонили мой разум, и они настолько отличались от всего известного людям, что охарактеризовать их можно лишь понятием «абсолютная боль».

Я услышал собственный вопль и почувствовал, как лицо щекочут пузырьки воздуха.

Но есть нюанс.

Когда в душу вам смотрит чародей, вы тоже заглядываете ему в душу. Видите его так же, как он видит вас. Перед духовзглядом расступается плутовская вуаль физического образа, и мир предстает таким, каков он есть на самом деле. Кракен уставился на меня, и по его телу шли мерцающие световые кольца, бородавчатая шкура съеживалась и покрывалась шипами, а щупальца свивались в тугие клубки.

Мой разум издал протестующий вопль. Я с трудом отвел взгляд, но та глубинная часть моего существа, чьи инстинкты наслаждались преимуществами Зимней мантии, осознала одну очень важную вещь.

Что бы ни разглядел кальмар, это привело его в ужас. Да и во мне что-то переменилось так внезапно, будто щелкнули выключателем.

Этот моллюск – вернее, не моллюск, а целый кракен – испугался меня.

Я был ошеломлен тем, что увидел, и он тоже.

Кальмар не заметил, как к нему подплыла Лара.

Она налетела на него сзади и снизу, рассекая воду с такой скоростью, будто за плечами у нее был реактивный ранец, и вонзила острейший кукри Томаса в бугристую плоть головы чудовища, после чего начала вскрывать ее изогнутым кончиком клинка.

Адские погремушки! Лара вознамерилась вырезать ему мозг!

Кракен забился и задергался, его кожа меняла то цвет, то текстуру, а щупальца извивались в поисках жертвы. Он обхватил Лару за бедра и стал мотать ею по воде так, что она выпустила нож. Как видно, зверюга надумала переломить ей хребет.

Кукри все еще торчал у него из задней части головы. Или тела. Понятия не имею, где у него что. По сути, весь кракен состоял из бородавок, щупальцев и хищного кусачего клюва. Игнорируя жжение в легких, я ринулся вниз. Разрез у Лары получился не такой уж длинный, дюймов двенадцать-пятнадцать.

Но его было более чем достаточно для магниевого светильника.

Я сунул фонарь в дряблую тушу. Рука ушла в нее по самый локоть.

И кракен окончательно сдурел.

Что-то ударило меня и отбросило фута на три-четыре. Не будь легкие совершенно пусты, из них вышибло бы остатки воздуха. Мутными глазами я смотрел, как Лара вырывается из объятий кракена. Наконец ее кожа засветилась, будто мраморная. Обеими руками Лара схватила подвернувшееся