Звезда Авроры - Эми Кауфман Страница 4

входные данные все же есть. Но это как когда падаешь и не знаешь, где верх, а где низ, или когда ударяет в тебя струей воды и непонятно, холодной или горячей, вот так и я не могу сказать, то ли слышу, то ли вижу, то ли чувствую. Просто знаю, что появилось что-то, чего раньше не было или чего я не ощущала, и я нетерпеливо жду, что будет дальше.

– Мэм, прошу вас, позвольте, я унигласс возьму! Я отсюда настроюсь на Набор удаленно. Еще смогу поймать последние этапы, пусть даже я только…

Это молодой мужской голос, и я вдруг понимаю слова, хотя не знаю, о чем он говорит, но в его тоне такое отчаяние, что у меня пульс скачет быстрее в ответ.

– Вы же понимаете, как это важно!

• • • • •

– Ты же понимаешь, Аврора, как это важно. – Голос мамы. Она стоит у меня за спиной, обняв меня за плечи. – После этой экспедиции все изменится.

Мы стоим перед окном. За толстым стеклом плывут клубы облаков или дыма. Я наклоняюсь, прислоняюсь к стеклу лбом и смотрю вниз. Теперь понимаю, где я.

Далеко внизу мелькает грязная зелень. Центральный парк, коричневое лоскутное одеяло, крыши лачуг и крошечные поля, нарезанные их обитателями, и рядом – бурая вода.

Мы на Западной Восемьдесят Девятой улице, в главном офисе «Ад Астра инкорпорейтед», где работают мои родители. Мы на запуске экспедиции «Октавия III». Родители хотели, чтобы мы понимали, зачем они это делают. Почему теперь нам светит год в школе-пансионе и разрыв всех связей с друзьями.

Это за два месяца до того, как маме сказали, что из экспедиции ее вышибли.

До того, как отец ей сообщил, что летит без нее.

У меня на глазах деревья Центрального парка начинают расти – быстро, как волшебный фасолевый стебель. В считаные секунды они достигают высоты окружающих небоскребов, лианы перехлестывают наше здание, как в ускоренной перемотке.

Они сжимают кольца, словно удавы, начинает трескаться штукатурка, с потолка летит тонкая пыль.

С неба снегом падают синие хлопья.

Но этой части воспоминаний не было никогда, и смотреть на это больно – нежеланно, неприятно, но почему – я точно сказать не могу. Я отшатываюсь прочь, освобождаюсь рывком, спотыкаясь, выбегаю снова в сознание.

Снова к свету.

• • • • •

Свет яркий, парень все еще разговаривает, а я, возвращаясь в пределы собственного тела, вспоминаю свое имя. Я – Аврора ЦзеЛинь О'Мэлли.

Нет, постойте. Я Аври О'Мэлли. Да, так лучше. Это я и есть.

И у меня точно есть тело. Это хорошо. Это прогресс.

Вернулось ощущение вкуса и запаха, и тут же я об этом жалею. Кошкин хвост, во рту будто две какие-то твари проползли, убили друг друга и сгнили.

Теперь голос женский, издалека.

– Твоя сестра скоро тут будет, если ты чуть подождешь.

И снова парень:

– Скарлетт идет сюда? Дух Творца, выпускная церемония закончилась? Сколько мне еще ждать?

• • • • •

Сколько мне еще ждать?

Я общаюсь с отцом в видеочате, и этот вопрос безостановочно наматывает круги в моей голове. Связь по спутнику идет с задержкой, выматывая мне все нервы, система вещания заставляет ждать пару минут, пока мои реплики дойдут до него на Октавии, потом еще пару минут, пока он ответит.

Но рядом с папой сидит Патрис, и единственной причиной, почему она здесь, может быть только одно: она сама хочет сообщить новость. Наверное, сейчас я услышу, что ожидание, определявшее мою жизнь последние два года, вот-вот закончится. Наверное, вся работа, которую я для этого проделала, сейчас даст результат и мне скажут, что меня выбрали в третью экспедицию к Октавии.

Сегодня мне исполняется семнадцать, и во всем времени и пространстве нет для меня лучшего подарка.

Но Патрис еще ничего не сказала, а папа разглагольствует о чем-то другом и улыбается так, будто все номера угадал в Мегаставке. Палатки его уже нет – они сидят перед настоящей стеной, с настоящим живым окном и всем, что положено, так что, видимо, колония действительно развивается. На коленях у него сидит один из шимпанзе, с которыми он работает на Октавии в рамках биологической программы. Когда мы с сестрой плохо себя ведем, он нас дразнит, называя шимпанзе лучшими из своих детей.

– Приемные дети меня радуют, – смеется он, поглаживая обезьяну. – Но я надеюсь вскоре увидеть здесь хоть одну из моих девочек, лично.

– Так это будет скоро? – спрашиваю я, не в силах более сдерживаться.

Про себя я испускаю стон досады, наклоняя голову набок и заставляя себя выждать четыре минуты до ответа. Но сердце у меня екает, когда я вижу, как мой вопрос наконец до них доходит. Папа улыбается по-прежнему, а вот Патрис… нервничает? Встревожена?

– Скоро, ЦзеЦзеЛинь, – обещает отец. – Но… сегодня мы по другому поводу звоним.

…Что? Неужто он действительно помнит про мой день рождения?

Он улыбается, все так же, и подносит руку к экрану.

Кошкин хвост, он Патрис держит за руку…

– Мы с Патрис много времени проводим теперь вместе, – говорит он. – И мы решили, что пора этому придать некоторый официальный статус и вместе поселиться. Так что когда ты прилетишь, нас станет трое.

Он продолжает говорить, но я едва слушаю.

– Я подумал, что ты можешь привезти с собой рисовую муку. И крахмал из тапиоки. Чтобы мы хоть раз отметили не синтетикой наше воссоединение. Приготовлю вам рисовую лапшу.

Я не сразу соображаю, что он закончил и ждет моего ответа. Смотрю на них – они держатся за руки. Полная надежды улыбка отца и болезненная ухмылка Патрис. Мысли о маме и попытки понять, что это будет значить.

– Ты шутишь, – говорю я наконец. – Ты хочешь, чтобы я это… праздновала?

Ругаться с четырехминутными задержками не получится, так что я продолжаю передачу, все сейчас скажу, пока у него нет возможности ответить.

– Прости, Патрис, что тебе это приходится слушать, но папе почему-то не пришло в голову поговорить со мной наедине. – Я обращаю взор к отцу, палец так жмет кнопку передачи, что костяшка белеет. – Во-первых, спасибо тебе за пожелания ко дню рождения, папочка. Спасибо за поздравления с очередной победой на всемирке. Спасибо, что не забыл написать Кэлли про ее сольный концерт – который, кстати, прошел с блеском. Но более всего спасибо тебе за вот это. Мама не прошла отбор на Октавию, так ты ей нашел замену? Ты же еще даже не развелся!

Я не жду их запаздывающего ответа. Не хочу слышать новые варианты старых оправданий или извинений. И тычу в кнопку окончания передачи.

Но не успеваю подняться с места, как застывшее изображение этих двоих приходит в движение. И я вижу вспышку света.

Такую яркую, что весь мир загорается белым. Я щурюсь, поднимаю руки перед собой