Серебряный змей в корнях сосны – 3 - Сора Наумова Страница 4

– Тогда садись, не-обакэ, огня на всех хватит.

Кента присел напротив и полез в котомку, достал оставшиеся окономияки и пирожки из клейкого риса, разделил пополам и протянул старику.

– Угощайтесь, дедушка. Это готовила моя мама, очень вкусно.

– Теперь точно верю, что ты не обакэ.

– Почему же?

– Ни ёкай, ни демон не стали бы делиться пищей с такой развалюхой, как я. – Старик крякнул и откусил разом большую часть лепешки, шустро задвигались беззубые челюсти. – Старый Исао много дорог прошел, разное повидал.

– Получается, когда вы пустили меня к огню, вы сомневались? – спросил Кента.

– Сомневался. Только в мои годы смерти бояться глупо. Да и что со старика взять? Разве что мусор.

Тут Кента обратил внимание на объемную котомку в тени, к которой сверху привязан был потрепанный зонтик. Старик Исао заметил его интерес.

– Я, знаешь ли, живу тем, что собираю ненужные вещи и продаю там, где они нужнее. Но этот зонтик никому не приглянулся, совсем он изодранный, от дождя не защищает, а зачем зонт, коли от него толку нет? Думаю выкинуть, да…

Костер выбросил в ночное небо порцию ярких рыжих искр. От него по телу расползалась приятная сонная истома, глаза слипались, и все же Кента не мог отвернуться от зонтика, обреченного на печальную судьбу ненужных вещей. Он и правда был стар, настолько, что внутри уже начались изменения. Кента еще не стал оммёдзи, но видел ясно с самого раннего детства, и сейчас, в отличие от старьевщика, знал, что потрепанный зонт на его котомке в шаге от того, чтобы стать цукумогами[7]. Кента, будучи ребенком, уже один раз видел каса-обакэ[8], и вид прыгающего на одной ножке ёкая совсем не показался ему веселым, наоборот, в его единственном глазу Кенте тогда почудилась тоска.

– А мне нравится этот зонт, продайте мне.

Старик удивился, даже перестал жевать.

– На кой же он тебе, мальчик?

– Я… починю его. Мне еще долго идти, вдруг погода испортится, а я без зонта.

– Э… – протянул Исао. – Неловко как-то за такой хлам что-то брать. Забирай так, да и окономияки у тебя отменные, похожи на те, что моя жена готовила.

Кента посмотрел на слабое довольное сияние вокруг зонтика и убедился: он поступил хорошо.

– Куда путь держишь, мальчик? – спросил старьевщик, протягивая ему приобретение.

– Иду поступать в школу оммёдо и экзорцизма.

– О! Это в какую же?

– Еще не решил. В какую-нибудь да возьмут.

– Э, не, мальчик, так дела не делаются. Давай-ка старый Исао расскажет тебе, какие школы оммёдо знамениты в Ямато, а ты ешь и слушай. Глядишь, и сообразишь для себя чего.

Кента скрестил ноги и устроил на коленях зонт, невольно погладив перед этим выцветшую бумагу. Исао прокашлялся и начал:

– Лет двести назад никаких школ и в помине не было. Оммёдзи тогда держали ответ только перед людьми и своим учителем, чей опыт и знания перенимали с детства. Такой учитель, говорят, брал не более двух-трех мальчиков, зато воспитывал из них настоящих мастеров. А после весь мир оммёдзи раскололся на три великие школы – Дзисин, Фусин и Кёкан. Дзисин и в этом были первыми, именно они по праву сильного, одолевшего кровожадного демона в честном бою, отстроили себе школу на священной горе Тэнсэй и стали учить одаренных юношей экзорцизму, потому всем сейчас известно: завелась нечисть какая, надо идти в Дзисин, у них с ёкаями разговор короткий. Вторая школа зовется Фусин, в народе их еще прозвали черными судьями. Фусин предпочтут сначала разобраться, в чем дело, а уже после помогать, да вот только не каждому так повезет, потому как если человек сам повинен в своей беде, то сам с ней бороться и должен. Ну а не осилит… Так на то воля богов. Зато император благоволит Фусин, а дворяне с чиновниками их побаиваются.

А есть третья школа из тех, что зовутся тремя великими или тремя первыми. Это Кёкан. Никому о ней ничего доподлинно неизвестно, кроме одного – что к людям, что к ёкаям они относятся одинаково, хороших привечают, дурных прогоняют. Найти их школу можно только с чистым сердцем и добрыми намерениями. Если есть в тебе злоба на ёкаев или на людей, не пропустят к воротам, хоть ты год вокруг ходи.

– Такие вот дела, – подытожил Исао и зевнул. – Парень ты, вижу, неплохой. Вот и делай выводы, что тебе ближе – сила, разум или чувства.

– Сила, разум, – повторил Кента задумчиво, – или чувства.

– Все одно идти тебе еще дней пять, все решишь, не безголовый вроде.

Помолчал немного, а после развязал тесьму на своей безразмерной котомке.

– А хочешь, предсказание вытяни, – предложил он вдруг и достал поцарапанный футляр, покрытый полустершимся красным лаком. Внутри со стуком перекатывались гадальные палочки. – Отплачу тебе за компанию и за еду.

– Так вы предсказатель? – удивился Кента. К ним бродячие гадатели забредали изредка, но мама их недолюбливала и никогда не подпускала к дому.

– Ну какой я предсказатель! – хрипло рассмеялся старик. – Так, чему только не научишься за долгий смертный век.

Он протянул футляр Кенте. Тот недолго сомневался и, загадав про себя вопрос, взял его из морщинистых рук и трижды встряхнул. Бамбуковые палочки внутри трещали, сталкиваясь. Кента с неожиданным трепетом открыл крышку и достал одну палочку наугад.

– Та-а-ак… Что там у нас? – пробормотал Исао и, порывшись в вещах, сунул Кенте неровно оборванный клочок бумаги. – Прочти, но мне не говори. Настоящие предсказания, они тишину любят.

Кента поднес листок ближе к огню и пробежался взглядом по столбикам иероглифов.

– Стихи?

Он прочитал их про себя и недоуменно нахмурился.

«Под одним зонтом

В дождь месяца хризантем.

Горькая сладость».

Он посмотрел на зонтик на своих коленях. Должно быть, сами боги указали ему на костер старьевщика, чтобы он запустил цепочку, которая приведет… Кента улыбнулся – вот бы она привела его к другу, с кем можно будет разделить и горе, и радость жизни оммёдзи. Задумавшись, он не заметил, как листок выскользнул из пальцев и мгновенно сгорел в огне.

– Не печалься, – утешил старик, – ведь главное же не бумажка. Но вижу, что тебе и без предсказания тяжко. Хочешь, облегчи душу, все равно наутро разойдемся своими путями.

От стихотворения остался только пепел, да и он уже перемешался с золой. Кента горько усмехнулся.

– Я иду учиться оммёдо не по своему желанию, а по необходимости. В моей деревне случилась болезнь, и мы в святилище помогали людям и искали причину