Александр Мазин - Потрясатель Тверди Страница 40

— Я донесу ягненка, Сихон! — сказал он, крепко обхватив туловище Санти.

— Подколи его мечом, Беззубый! — посоветовал третий воин позади юноши. — И он поскачет, как молодой таг!

— Зачем? — захохотал Беззубый. — Я люблю молоденьких мальчиков! А ты, ягненок, любишь меня? — Он заглянул в лицо Санти.

— А любишь ли ты свою урру? — спросил юноша. — Или у тебя урр? Если так, скажи: кто из вас кого любит чаще?

— А болтливый ягненочек! — злобно сказал солдат и стиснул Санти так, что у того потемнело в глазах. — Клянусь челюстью Хаома, я пощиплю твои ребрышки!

— Клянись лучше его задницей! — посоветовал третий солдат.

— Если ты попортишь щенка, я попорчу тебя! — резко сказал Сихон. — Хлам! Найди кормчего и дай ему в рыло — почему сопляка приходится тащить?

Солдат затопал в сторону кормы.

Под ногами Беззубого закачался трап. Беззубый сдавил юношу еще сильнее.

— Давай прикончи меня, — прошептал Санти. — Вот честь для тебя!

— Для тебя это было бы подарком! — пробормотал воин, с трудом удерживая равновесие на узких сходнях. С палубы донесся звук смачной оплеухи, потом жалобное всхлипывание и причитания.

Третий солдат догнал их и хлопнул по спине того, что нес Санти.

— У тебя новый приятель, Беззубый! — крикнул он. — Такой же беззубый, как и ты! — и радостно захохотал.

— Заткни пасть, Хлам! — рявкнул Сихон. — Я не потерплю разборок! Беззубый! Щенка — в пятую нору. Щенок, жрать хочешь?

Санти не ответил.

— Ну так будешь голодным! Беззубый, бросишь ему циновку, а то околеет ненароком.

Они подошли к высоченным воротам в серой однотонной стене. Ворота были открыты. Воины в шлемах и кольчугах посторонились, пропуская их. Беззубый перехватил Санти, как мешок с мукой. Теперь юноша висел у него под мышкой. Поза настолько же неудобная, насколько унизительная.

— Эй! — прохрипел Санти. — Я пойду сам!

Беззубый несильно шлепнул его по затылку. Он нес его довольно долго, но не похоже, чтобы устал.

Наконец воин остановился и уронил Санти на землю. Потом пнул башмаком железную дверь, отозвавшуюся жалобным звоном.

Санти, цепляясь за неровности стены, встал на ноги и огляделся. Мона уже зашла, но света было достаточно, чтобы юноша понял, где он. Вот теперь Санти действительно стало нехорошо.

Истошно заскрипела дверь, из темного коридора вышел угрюмый стражник в зеленой набедренной повязке с факелом в руках. Он вручил факел Беззубому. Факел и большой черный ключ. И сразу ушел обратно в зев коридора. Они с Беззубым не обменялись ни единым словом.

— Пошли, ягненок! — Беззубый впихнул юношу в сырой коридор.

Они прошли минов сто. Беззубый одной рукой держал факел, другой поддерживал, вернее, волочил за собой пленника. Миновав несколько низких дверей с бурыми, ржавыми пятнами, он остановился у той, на которой была грубо намалевана пятерка. Беззубый вставил в скважину ключ и с натугой повернул. Маленькая дверь, не больше трех минов в высоту, открылась.

— Полезай, — велел солдат. И Санти понял, почему это место называется «нора». Минту спустя внутрь была заброшена циновка.

— Не скучай, ягненочек! — гаркнул Беззубый, дверь с лязгом затворилась, и вокруг юноши сомкнулась абсолютная тьма.

Опершись на поручни, Эак смотрел, как кипит, выплескиваясь из-под широкой кормы кумарона, желтоватая вода. Громада золотисто-коричневых парусов, натянутая горячим дыханием ветра, волокла судно вверх по течению. Многоводная, медлительная с виду Марра безостановочно скатывала его вниз, но кумарон настырно карабкался вверх, вверх, буравя упрямым килем теплую воду.

Далеко внизу остался взбудораженный Ангмар. Еще дальше — белые гребни моря Урт. И уже совершенно в невообразимой дали, за голубыми пространствами Срединного моря — лучшая из земель Асты, опаленный с запада и окрыленный с востока, великий и многообразный Таурон, северный материк.

Эак смотрел на мутную воду, на высокие уступчатые берега, на слоистые широкие кроны сантан и готов был заплакать от того, насколько чужды эти илистые воды светлым струям вспоившего его озера Нэми.

— Ненавижу тебя, благословенный Конг! — прошептал он, стискивая поручни побелевшими пальцами. — Ты жалок, жаден и зыбуч, как ласковая подлость твоих властителей! Как твоя жара! Хуже грязной Морраны! Хуже Онгара! Ты — смерть доблести, Конг! Я обещаю: когда-нибудь сюда придут сотни туронов, тысячи воинов Севера! Они выжгут твою прелесть и уподобят тебя настоящей земле! — Глаза Эака, яростные и несчастные, щурились от беспощадного света Таира. И ничего не видели, кроме желто-зеленой воды и восходящего марева над нею.

— Торион! — сказал Асихарра, почесывая толстую ляжку. — Говорят, ты был большим человеком, вождем там, у себя, на Севере, э?

Кормчий возлежал в гамаке под тенью надувшегося паруса, и мальчишка-юнга, совершенно голый, лохматый и грязный, делал вид, что обмахивает его опахалом.

— Говорят, у храмового быка два члена, — лениво отозвался лежащий в соседнем гамаке Нил.

— Это как? — поинтересовался мальчишка-юнга, совсем перестав двигать опахалом.

Кормчий приподнялся, дал ему затрещину и, совершенно обессиленный, упал в гамак.

— Жарко! — простонал он. — Жир душит меня! — И уже другим тоном: — Так как, торион, это правда?

— Хочешь поговорить о войне, — произнес Нил, не разлепляя век, — расспроси моего отца. И вели подать лиима, нет, лучше — тианского.

— Ох-хо! Где я возьму тебе тианского, торион? Я бедный, почти разорившийся кормчий…

— Болтай! — сказал Нил. — Если пошарить в твоих трюмах, пожалуй, можно найти и бочонок торского. Я возьмусь за это.

— Обижаешь меня, торион! — хрюкнул Асихарра. — Хочешь сказать: я жаден? Нет! Я щедр! Может быть, где-нибудь в моих больших пустых трюмах и завалялся ма-аленький бочонок торского, но даже я сам почти ничего о нем не знаю. Клянусь ягодицами Маат! Я не жаден, нет! Ты получишь свое тианское! Эй, бездельник! — Он попытался, не вставая, пнуть мальчишку с опахалом, но юнга увернулся с уверенностью, обретенной богатым опытом. — Поди за кухарем, вели принести мне кружку харуты, а ториону — тианского!

— От харуты тебя развезет, господин! — сказал юнга и на всякий случай отошел подальше.

— Мать твоя — хрисса! — рявкнул Асихарра.

Нил захохотал.

— Эй, не смейся! — сказал ему юнга. — От твоего смеха осыплется краска с парусов, и ты станешь таким же черным, как я. Кто тогда поверит, что ты — это ты, а не твоя набальзамированная тетка?

Нил захохотал еще пуще, а Асихарра нашарил под гамаком сандалию и запустил в юнгу. Не попал, конечно. Мальчишка отправился за кухарем, а Нил, приподнявшись на локте, окинул взглядом северный берег Марры.