Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея Страница 40

– Отвезешь Птерелаю сына. Передашь из рук в руки. Будет спрашивать – отвечай, что хочешь. Какая теперь разница…

Сказать по чести, Амфитрион ждал сопротивления. Тритон еще ни разу не покидал его. Но что‑то брезжило в смутной голове тирренца. Так рассвет пробивается сквозь густой туман. Шагнув вперед, Тритон ухватил его ладонью за затылок: словно бороться надумал. Притянул, уперся лбом в лоб. Из ярко‑голубого, незрячего глаза вытекла слеза – обычная, как у всех.

– Жди, – буркнул Тритон. – Вернусь, да.

И осклабился:

– Корова! Про корову отвечать?

– Про какую корову?

– По рогам – хрясь! По ванакту – хрясь!

– Дубину‑то оставь, – вздохнул Амфитрион. – Вот дубина же…

– Зачем?

– Покажу судьям.

– Жалко, – нахмурился Тритон.

Оба вздрогнули, когда из‑за телег выскочил заяц в человеческом обличье. Метнувшись в сторону, заяц на мгновение замер, дрожа как лист на ветру. И кинулся наутек, сверкая подошвами сандалий. Ликимний, о ком давно забыли, не выдержал ожидания. Два брата, Фобос и Деймос[60], щедро наградили паренька – страх лишил рассудка, ужас одарил крыльями. Догнать Ликимния сейчас могла лишь буря – или стрела.

– Проклятье! – застонал Амфитрион.

Тритон горестно моргнул и отдал ему дубину.

– Жди, – напомнил тирренец. – Вернусь, заберу. Хорошая дубина…

Растерянность бродила по улицам Микен. Заглядывала в лица, оставляя на них свою печать. Без спроса являлась в мегароны и спальни, харчевни и храмы. Молча стояла в углу – черная, скорбная фигура. Нет такой богини – Растерянность. Тем не менее, тень ее накрыла город. Еще вчера все было проще пареной смоквы: Микенами правит ванакт Электрион, сын великого Персея. У ванакта есть сыновья. Случись что с отцом – да продлит Зевс его дни! – есть, кому наследовать. С лихвой, чтоб не сглазить! И вот – нет ванакта, и сыновей нет.

Боги, за что?! Чем прогневили вас честные микенцы?

Верно говорят: пустой тронос – к беде. Тело царственного покойника не успело остыть, а по городу уже поползли шепотки. Они множились, крепли – так ручейки с гор сливаются в полноводную реку. Мутные воды несли на агору[61] грязь сплетен, ил домыслов, сор опасений. Площадь бурлила, грозя выплеснуться из берегов.

– …Кара богов! Кара!

– За какие грехи‑то?

– А я знаю? Я тебе что – провидец?

– Ну и заткнись, раз не провидец.

– А я говорю – кара!

– В ухо хочешь?

Со дня основания Микен люди знали: в городе есть правитель. Он решает за всех. Можно ворчать или радоваться, тихо негодовать или громко одобрять, но главное – микенцы были избавлены от необходимости делать выбор. Выбирали за них: война или мир, новое святилище или новые ворота…

Золотой век кончился. В один день. Нуждаясь в хозяине, город терялся в догадках: кто? Законных наследников у ванакта не осталось. Иных же претендентов на тронос – хоть пруд пруди. Что, говоришь? Без нас решат? Шиш тебе! Кого народ признает, тот и будет править! Верно говорю, сограждане? Отвыкнув выбирать, микенцы пытались дать бой лже‑богине Растерянности. Неумело, глупо; как могли.

– …Сфенела звать надо!

– На кой нам Сфенел? Алкея зовем! Старшего Персеида…

– Калеку – в ванакты?

– Сколько лет Тиринфом правит – никто не жаловался!

– Соседи засмеют!

– Сфенела давай!

– Алкея!

– Пелопидов!

– Сдурел?

– В ухо хочешь?..

Агора бурлила. Спорили до хрипоты; брызжа слюной, хватали друг друга за грудки. До кулаков дело, хвала богам, пока не дошло. Впрочем, дурное дело нехитрое.

– Пелопиды! Кругом Пелопиды!

– В Олимпии, в Мегарах, в Коринфе…

– …в Трезенах…

– А толку?

– Гора толку! Пусть и у нас – Пелопиды!

– Обойдутся!

– Жирно будет!

– Зато войной никто не пойдет…

– У ванакта, между прочим, сынок остался…

– Ликимний? Мал еще…

– Опекуна назначить…

– Ублюдка – на тронос?! Уж лучше Амфитриона!

– Убийцу?! Да его казнить надо…

– Казнить? А в ухо не хочешь?

Дотошные микенцы перебрали всех. Кто‑то вспомнил Птерелая Тафийца. Вроде как родич Персею – праправнук, что ли? Радетеля за «праправнука» подняли на смех. Желающих видеть на троносе вождя пиратов не нашлось. Испугана воплями, Растерянность спряталась в переулке.

– Оракул! Оракул нужен!

– Оракула в ванакты!

– Уймите придурка! Спросить оракула надо!

– Верно!

– Правильно!

– Устами оракула…

– …говорят боги!

– О‑ра‑кул! О‑ра‑кул!

– Чего орешь? В ухо хочешь?..

К чести знати надо сказать, что она пришла к тому же решению. Лучшие люди Микен совещались в осиротевшем дворце. Здесь страсти кипели не хуже, чем на площади, но быстро улеглись. Осталось решить: к какому оракулу обратиться.

– Зевс Додонский?

– Далеко. Пока туда, пока обратно…

– Как бы смута не началась. Быстрее надо.

– Дельфы?

– Опасно. Пифии лавра надышатся, такого напророчат…

– Олимпия? Она ближе всех…

Знать переглянулась. Олимпия – вотчина покойного Пелопса. На его средства там был возведен храм Зевса, где и находился оракул. Жрецы, мягко говоря, не бедствовали. Никто из собравшихся не сомневался в источнике их благосостояния. Как повлияет это на ответ? С другой стороны, кто рискнет вслух усомниться в истинности оракула? Того, чьими устами вещает сам Громовержец?

– Итак, Олимпия?

– Решено.

– Снаряжаем посольство…

– Нужны богатые дары…

– На дары не поскупимся…

– Все понял?

– Разумеется, брат.

Двое молодых людей стояли в тени портика. В отдалении шумела агора. Здесь же никого не было. Глухая стена над головами. До ближайших домов – полсотни шагов. Лишь ветер ерошил крону яблони да гонял пыль по булыжнику.

– Отправим в Олимпию верного человечка. Пусть шепнет жрецам нужное слово.

– Микенами должны править Пелопиды! Вот правильный оракул…

– У меня есть подходящий гонец.

– Шли его без промедления. Надо, чтобы он опередил посольство…

– Судьба любит смелых, брат!

– Боги, подарите нам удачу!

Наскоро обнявшись, Атрей и Фиест разошлись в разные стороны. Оба торопились. У обоих имелись срочные дела.

– Все запомнил? Повтори.

– Микенами должен править сын Пелопса, – доложил верный человечек. Память у него была отменная, в отличие от совести. – Тот, в чьем стаде найдется златорунный баран.

– Молодец, – улыбнулся Атрей. – Это великие слова. Они потрясут мир.