Джон Норман - Исследователи Гора Страница 45

— Доброе утро, рабыня!

— Доброе утро, господин! — радостно откликнулась она.

— Хорошо ли ты спала? — спросил я.

— Ты почти не позволил мне спать, но в те маленькие промежутки, которые у меня были, я спала самым крепким и счастливым сном в моей жизни!

— Снились ли тебе сны?

— Мне приснилось, что я рабыня. А потом я проснулась, и оказалось, что это так и есть. Я улыбнулся.

— Я — рабыня, — радостно произнесла она. — Представляешь, как это здорово! Сегодня утром я проснулась с ощущением огромного счастья. Ты подарил мне это чувство вчера ночью.

— Как по-твоему, способна свободная женщина пережить такое? — спросил я.

— Никогда, — решительно ответила Эвелина. — Потому что свободные — не рабыни. То, что я пережила, может чувствовать только рабыня, лежащая в объятиях господина. Свободной женщине эти чувства недоступны.

— Пока ее не закуют в кандалы, — заметил я.

— Конечно, господин, — согласилась она. — Если бы ты знал, как мне жаль свободных женщин! Какие они невежественные! Неудивительно, что они враждебно относятся к мужчинам. Впрочем, если мужчина недостаточно силен, чтобы надеть на женщину ошейник, он действительно достоин ненависти.

— Может быть, — задумчиво проговорил я, вспомнив женщину, которая некогда была моей свободной спутницей. Я вспомнил, какую жестокость она проявила по отношению ко мне в доме Самоса, когда ей показалось, что я слаб и беспомощен. Некогда она была дочерью Марленуса из Ара, но он от нее отказался после того, как она попала в рабство. Вместо того чтобы смириться с пятном на своей чести, славный убар Ара торжественно отрекся от дочери на мече и медальоне, который украшал его покои. Теперь эта девушка свободна, но лишена гражданства. А все потому, что на левом бедре у нее красовалось клеймо Трева, ибо однажды она стала рабыней Раска из Трева, капитана и тарнсмена. Интересно, успел ли он ее подчинить себе? В принципе я в этом не сомневался. Тогда мне казалось, что клеймо Порт-Кара будет хорошо смотреться поверх клейма Трева. Мне очень хотелось увидеть, как она будет танцевать, прикрытая крошечным отрезом алого невольничьего шелка.

— Ошейник — наша судьба, — сказала Эвелина. За шторами раздавались утренние звуки: двигали столы, — кто-то подметал пол. Подобную работу, как правило, проделывают помощники хозяина. Девушки в это время спят, закованные в цепи, в своих пеналах.

— Уже утро, — сказал я.

— Ты собираешься уходить? Хочешь оставить свою рабыню?

— Естественно, — ответил я. — Девочка из таверны.

— Подожди немного, — взмолилась она. — Побудь со мной еще чуть-чуть.

— Хорошо, — улыбнулся я.

— То, что ты сделал со мной ночью, что-то для тебя означает?

— Для меня это была обычная ночь с рабыней.

— О! — воскликнула она.

— Такое проделал бы с тобой любой горианский мужчина.

— Любой заставил бы меня так уступить? — недоверчиво переспросила она.

— Естественно, — ответил я. — Рабыня. Скажи-ка лучше, что ты теперь думаешь о своем ошейнике?

— Я его ненавижу. И люблю одновременно.

— Любишь?

— Да! — воскликнула она. — Мне так понравилось быть рабыней! Мне так понравилось уступать и подчиняться!

— Похоже, на тебя не зря надели ошейник, — заметил я.

— Конечно. Потому что я — настоящая рабыня.

— Правильно, — сказал я. — Рабыня.

— При этом, — добавила она, — я остаюсь женщиной Земли. — Она схватилась руками за ошейник. — Как это все-таки жестоко — надеть на женщину стальное кольцо! Неужели его никогда не снимут?

— И не надейся.

— Никогда?

— Если и снимут, то чтобы тут же надеть другой.

— О! — произнесла она и посмотрела на крюк, на котором висел невольничий кнут. — Ты меня так и не выпорол…

— Время еще есть, — сказал я.

— Нет! Нет, что ты! — Она уже познала кнут. — Мне кажется, что меня будут часто продавать и перепродавать.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Как ты думаешь, кто-нибудь меня освободит? — спросила Эвелина.

— Нет.

— Почему?

— Ошейник тебе очень идет. Она погладила ошейник.

— Да, — произнесла она наконец. — Ты прав. А ведь ты сразу это понял, животное, — сказала она неожиданно резко. — Поэтому ты заставил меня подавать пагу обнаженной?

— Твоя рабская натура просто бросается в глаза, — заметил я.

— Конечно, — улыбнулась она. — Ты же горианский мужчина.

— Любой мужчина Гора, глядя на тебя, решит, что ты прирожденная рабыня. Независимо от того, есть на тебе ошейник или нет.

— И вот я стала рабыней.

— Да.

— Я против этого не возражаю, — улыбнулась девушка.

— Твое мнение никого не интересует.

— Я знаю. — Она умиротворенно кивнула. Снаружи двигали столы, стулья и мыли пол. Я сел.

— Мне пора.

— Ты оставишь меня здесь? — испуганно спросила рабыня.

— Да.

— Пожалуйста, побудь со мной еще немного.

— Пытаешься меня удержать?

— Да, — кокетливо произнесла она. — При помощи чар рабыни.

— Только не говори как земная девушка, — поморщился я.

— Я не земная девушка, — испуганно поправилась она. — Я — рабыня Гора.

— Другое дело.

Она скользнула вниз и принялась меня целовать.

— У меня нет времени, — сказал я.

— Задержись хотя бы ненадолго, — взмолилась она. Мне показалось, что она очень боится остаться одна. В глазах ее застыло отчаяние.

— Похоже, ты действительно начинаешь понимать значение ошейника, — сказал я.

— Да, господин.

— Ну что, выбрала бы ты сейчас свободу?

— Нет, господин. Я уже была свободной женщиной. И я была рабыней. Я знаю и то и другое.

— Разве свобода не представляет большой ценности?

— Конечно, господин, свободу надо ценить. Но еще больше я ценю свое рабство.

Я посмотрел на девушку.

— Я выбираю ошейник, — сказала она. — Цепи, кандалы и руки хозяина на моем теле.

Я подтянул ее поближе и уложил на спину.

— Возьми меня грубо, господин, — попросила она. — Грубо и безжалостно.

— Хорошо.

— Изнасилуй меня как последнюю рабыню, — взмолилась она.

— За этим дело не станет, — пообещал я. Через несколько мгновений она уже визжала и задыхалась от наслаждения.

— Никогда не думала, что быть изнасилованной так приятно, — прошептала Эвелина, когда все кончилось. — Все произошло так быстро и так жестоко… Побудь со мной еще немного, господин!

Я оттолкнул ее ногой на край алькова и задумался, закинув руки за голову.

— Пожалуйста, прикоснись ко мне, — прошептала она.

— Помолчи, — сказал я.

— Хорошо, господин. Я начал одеваться.

Она поднялась и встала на колени, ошеломленно качая головой.