Леонард Карпентер - Проклятое золото Страница 46

— Я тоже пойду. Пора уже решить эту загадку.

Конан первым двинулся вдоль гребня и через два десятка шагов остановился на крутом обрыве. Только отсюда можно было осмотреть невидимый раньше участок склона. Ужасающее зрелище предстало его глазам.

Исполинская желтовато-серебристая рысь (больше всего это фантастическое существо походило на рысь, и потому Конан именно так назвал ее в уме) терзала тушу злополучного лося, придерживая его гигантскими лапами. В это трудно было поверить, но она казалась намного крупнее своей жертвы. Круглая кошачья голова с острой мордой, запачканной кровью, кисточки на ушах, гибкий, сердито подрагивающий хвост — все было таких чудовищных размеров, что не могло привидеться и в страшном сне. Но всего ужаснее выглядели ее зубы — длинные и острые, как кривые заморийские сабли.

Когда, потрясенный, киммериец замер у обрыва, исполинская кошка едва глянула на него. Лишь шерсть на загривке приподнялась да хвост метнулся из стороны в сторону. Судя по всему, люди не особенно интересовали ее — слишком мелкая добыча, такой не наешься, и невелика угроза, да и какая угроза может исходить от этих ничтожных двуногих?

Теперь, когда Конан воочию увидел врага, он не знал, что делать. Его оцепенение длилось бесконечно долго, так ему, во всяком случае, представлялось, время словно остановило свой бег, а варвар не в силах был сдвинуться и отвести взгляд от страшного хищника. К чувствам его вернул свист дротика, направленного твердой рукой. Это был идеальный бросок, копье неминуемо должно было вонзиться прямо в сердце, если бы рысь не отбросила копье лапой еще в полете.

Перехватив поудобнее топор, киммериец обернулся. Аклак безучастно смотрел на свой дротик, превратившийся в щепки от удара о валун. В глазах названого брата Конан прочел какую-то странную обреченность. Три молодых охотника, уже готовых издать торжествующий вопль, замерли, молча сжимая в руках копья.

Мгновение спустя рысь оставила окровавленную тушу лося и в несколько прыжков очутилась среди атупанов.

Конан попытался раскроить ей голову, вложив в удар всю свою могучую силу, но из-за дьявольской быстроты проклятой твари оружие лишь скользнуло по шерсти, зато Конана так отбросило в сторону, что он едва не потерял сознание, стукнувшись головой о камень

Поднимаясь на ноги, Конан увидел, что рысь, вместо того чтобы сразу вцепиться в своих врагов когтями и зубами, как сделала бы на ее месте любая другая, подбирается к ним как-то бочком, пожалуй, даже медленно, не торопясь. Ее первая жертва — смелая молодая охотница — даже не успела метнуть дротик: один мощный взмах лапы и окровавленное тело девушки, пролетев в воздухе с десяток футов, рухнуло на камни со сломанной шеей.

Следующим оказался Джад. Издав воинственный клич, он направил копье в шею зверя, но невероятно гибкая рысь с легкостью увернулась и, как показалось Конану со стороны, несильно боднула Джада головой. Дико закричав, он выронил дротик, упал на колени и согнулся, зажимая руками распоротый клыками живот, из которого вываливались кишки.

Через секунду и другого молодого охотника постигла та же участь. Он тоже не успел пустить в ход оружие. Острые зубы располосовали беднягу почище длинного клинка, который в ходу у гирканских всадников. Молодой охотник не издал ни звука, должно быть, клыки гигантской кошки достали до самого сердца.

Едва придя в себя после падения, Конан нанес сокрушительный удар по задней лапе хищника, которая была к нему в этот момент ближе всего, но топор срикошетил и отскочил, однако он, по-видимому, причинил рыси боль, потому что она с маху хлестнула хвостом, задев им Конана. Киммериец потерял равновесие и отступил на несколько шагов что, очевидно, спасло его от смерти: острые, как ножи, когти задели гриву его волос, голова Конана резко дернулась, по плечам потекла кровь. Он не понял — своя или чужая.

В этот момент животный вой Джада оборвался. Аклак исполнил свой долг и прекратил агонию ударом топора — каждый атупанский охотник давал в этом клятву. Потом он обернулся и приготовился встретить зверя. На этот раз рысь не медлила ни секунды, она бросилась прямо на Аклака. Toт успел ранить исполинскую тварь в ухо, но уже в следующий миг рысь широко разинула пасть и попросту откусила охотнику голову.

Полуослепшему от крови Конану даже не пришло в голову, что он может спастись бегством. Слова "жизнь" и "смерть" потеряли для него всякое значение. Он хотел лишь одного, — перед тем как погибнет сам, возможно сильнее ранить ненавистную убийцу своих друзей и названого брата.

Конан поднял топор, но рысь уже повернула к нему оскаленную морду, запачканную кровью. Ее глаза были так ужасны, что киммерийцу показалось, что она может убить его одним взглядом. Горячее дыхание хищника опалило ему лицо… Топор Конана вонзился прямо в надвигающуюся на него разинутую пасть и застрял там, не давая зверю сомкнуть челюсти. Гигантская кошка попыталась вытащить лапой причиняющий ей нестерпимую боль предмет, но топор плотно засел между ее передними клыками и у нее ничего не получилось. Тогда она попробова-лa вытолкнуть его языком, но сперва тоже ничего не выходило.

Тем временем Конан увидел свой дротик, который, по-видимому, в какой-то момент вывалился из туши лося. Древко было скользким от крови, но варвар крепко сжал его в руках и выставил перед собой, упершись тупым концом в камень. Позади него был огромный валун, и он не смог бы убежать, даже бы и захотел.

Наконец рыси удалось выпихнуть из пасти топор, и она обрушилась на Конана всем своим весом. Продолжая сжимать древко, киммериец пригнулся, и рысь со всего размаха напоролась на его копье. Страшные когти вонзились в Конана, и он почувствовал, что умирает.

К тому времени, когда Конан пришел в себя и выбрался из-под уже начавшей остывать рыси, солнце стояло совсем низко. Он посмотрел на свое копье и понял, что оно, должно быть, пронзило сердце гигантской кошки — и она испустила дух почти мгновенно. Ничем иным нельзя было объяснить того, что он до сих пор жив и даже способен передвигаться.

Конан не стал задерживаться на месте трагедии, подходить к погибшим друзьям, отгонять хищников, желавших полакомиться мертвечиной, или считать собственные раны, он сразу заторопился в сторону стойбища. В том, что он единственный из всех уцелел, была какая-то несправедливость. Ведь не кто иной, как он, явился причиной несчастья, он не послушался Аклака, который был на охоте главным и повел других за собой. Как теперь он скажет Сонге, что из-за него погиб ее любимый брат и остальные охотники?

Дорога назад была трудна. Конан шел, не останавливаясь и не давая себе даже минутной передышки: он боялся, что если присядет, то уже не сможет подняться. Ночь застала его еще в малознакомых местах, и, пока не взошла луна, он несколько раз сбивался с пути. Окружающий его черный лес вполне соответствовал его страшным черным мыслям, однако то, что он застал в стойбище, оказалось еще страшнее.