Пингвин – птица нелетающая, или Записи-ком Силыча и Когана - Владимир Иванович Партолин Страница 5

грузчикам приказал наготовить и пападчывать после погрузки. А чем? Всё самое ценное из сохранившихся продуктов сюда в холодильную камеру гондолы перенёс, спасаю остатки провизии. Вот наготовил твоим… персон на сорок… шучу, конечно, вместо четырёх на восемь человек, поедят по двойной порции ребятки. Скормлю остатки провизии, будет патрон знать, как шкипера с коком не слушать. Так что, согласиться, хотя бы Мирный наведать. Глеб Хлебонасущенский, мой приятель, сказывал в Мирном салом, вообще каким-либо мясом, не разжиться, но сала китового, рыбы сушёной и вяленой, корнеплодов всяких прорва, шмат. Кстати, он заразил меня гаварыць на беларускай мове, сам Глеб с Полесья — белорусский добра ведае. Я же минчанин — на трасянке даже не говорил. Ну, бывай, пойду остывшее разогрею, не ровен час, грузчики объявятся. Отгрузятся скоро, младший лейтенант сказывал всего-то семьдесят шесть мешков с топинамбуром. Стоит, спит у сходней, не обсчитался бы, сосунок.

Душевный у Хлеба приятель.

Особо замечу, две последние ходки я сделал по сторонам тропки, чтобы «следы» грузчики не затоптали. Оставалось надеяться ветер, без устали гулявший по пустынному без деревца и кустика острову, не заметёт до времени следы «щучьей пасти» песком. И младший лейтенант следы те обнаружит, заметит, не проспит.

* * *

После как Батя отправил Селезня с наказом отпереть амбар, подготовить всё к отгрузке — в этот год уродился топинамбур, в амбаре стояли приготовленные к сделке мена мешки заполненные «земляной грушей» — я обогнал звено и спрятался в тёмном углу строения за развешанными на просушку пустыми мешками.

Пока бывшие разведчики таскали мешки с топинамбуром к выходу, Батя инструктировал колхозников, выползших из подполья амбара и затаившихся в тени стены. Я в углу, разумеется, их засёк, но ни вида, ни голоса не подал.

— На время проведения специальной — «военизированной» — операции вам возвращены фамилии, имена, звания и должности. О соблюдении воинского долга и чести десантника «вэдэвэ» говорить не к месту, как вы понимаете… Главное, соблюдайте субординацию… Как видите, в гондоле вместо иллюминаторов бойницы, Зяма за нашим грузом прислал ветролёт модернизированный. Так что, губы не раскатывайте — много поживиться съестным в хозпогребах вряд ли получится. Запчасти, соляру и бензин не трогать. От съестного, случится, найдёте в погребах, следов — шелухи, кожуры, корок — не оставлять. Чтоб от пуза наелись. Ну и в запазухи, в подолы напихать. Юбки надели, почему в паху бугрятся? Сливпакеты! Кто разрешил?

— Завхоз, то есть зампотылу майор Каганович, на время «эсвэо» выдал, — доложил старший сержант Кобзон.

— Так бугрятся под юбкой от чего? Чем наполнили?

— Тюлькой. Запить закуску и факелами поплевать, давно не баловались.

— Надеюсь, сливпакеты под трусами, вам в юбках заголяться — добычу в подолах нести.

— Майор настаивал трусы снять, одну юбку надеть, сливпакет под юбкой между ног подвесить, с тарой на виду, боялся, не пустят на борт.

— Ладно. Факелами, как после погребов поедите ещё и на камбузе, сразу не плевать, спалите гондолу. Вступит, терпеть. По пути к казарме отфакелитесь. Кок, приятель ефрейтора Хлебонасущенского, наготовил, ожидает. Правда, четверых только. Вы там не особо-то, не с голодного края… с колхоза… не совсем успешного… Помните, на время спецоперации вы не полеводы, «вэдэвэшники»… герои марсианские. Потому ведите себя подобающе. После угощения в казарму отправитесь, цепью чтоб, на ходу и поплюётесь. Бензин в зажигалках можете не экономить, за топинамбур разживёмся заправкой. Ни слова чтоб о том, что «груша» мёрзлая, не проколитесь.

Ефрейтор Селезень возмутился:

— Куда кожуру, огрызки, другие отходы девать, товарищ полковник? Ранцы взять майор Каганович запретил.

За что полковник отчитал:

— С неба свалился, ефрейтор? Вахтенный боцман в гондолу с ранцами пустит? Всё, под чистую, съедать. А поноса боишься, у тебя в отделении трое рядовых небёнов — им скармливай. Не откажутся. В подолах и в запазухи прятать не огрызки — продукт не тронутый, свежий. Зампотылу, часовому, дневальному, истопнику, лейтенанту-медику, мне и прапорщику.

— Дрыхнет, дуболом, — сплюнул Селезень (это он про меня; обозвал бы как-то иначе — лежебокой, боровом, жирным там — а за дуболома я у него перья повыдёргивал).

— Чего же он не пришёл? Не разбудили? И кстати, майора, почему нет?

— Сослался на разыгравшуюся у него язву, на кухне завтрак отвальный готовит. А прапорщик у себя в продскладе третьи сутки спит. Он в лаз из барака в амбар, из казармы, виноват, не пролез бы, боров жирный.

— Лежебока, пушкой не поднять, хрон ему в дышло, — оскорбил меня и полковник (ему с рук сошло, на ефрейторе вполне отыгрался). — Лейтенант! Комиссаров… Да разбудите уже алкоголика… Вся надежда на тебя, лейтенант. Вахтенного на пол, под стойку ложи, но чтобы на мостике только его чучело стояло. Совратишь боцмана — заменим чучелом — успех обеспечен… Халат у тебя постиран… Подмылся?

— Т-т-так т-точно. Продевезент-т-тефеци-ти-рован.

— Тушёнку только что жопой не жрал, — проворчал Хлеб, последним вылезший из лаза.

За собой кашевар втащил и сейчас пополнял топинамбуром мешок с чучелом вахтенного боцмана. Сплетено оно из оскоминицы — усов корней ягоды-оскомины. Облачено в тельняшку и китель — одёжка с плеча Батиного, сам в плащ-накидку кутался. Лицо двойнику разрисовать не заморачивались — знали, на фоне лунного неба смотреться будет тёмным силуэтом-пятном. Вот свистулька на шейной цепочке у боцмана — эту в планировании спецоперации было решено позаимствовать у жертвы же: Кабзону поручили вахтенного слегонца оглушить, свистульку снять. Сейчас «в поле» осмотрелись, ефрейтор Селезень подметил, что всё же оплошали: поверх тельняшки и свистульке на цепочке под кителем у боцмана висел через плечо ещё и ремешок от кобуры с маузером. Старший сержант Кобзон клятвенно заверил полковника, и эту «деревяшку» с жертвы на чучело перевесит.

— Три наряда вне очереди, — объявил полковник взыскание ротному повару.

— На кухню? Посуду мыть?

— Гальюн чистить. Не слышал, ефрейтор Хлебонасущенский, я на время спецоперации звания и должности вернул, о субординации тут говорил. Шёпотом отвечай, не разбуди мне каргоофицера.

— Виноват, товарищ полковник. Не слышал. Задержался, чучело за свод лаза зацепилось, голова оторвалась, прилаживал.

— Взвод, слушай приказ… землю с юбок стряхнуть, с колен и локтей счистить — не дать вахтенному и каргоофицеу заподозрить неладное. Старший сержант Кобзон, начальник штаба, доложите рекогносцировку.

— Палуба чиста, бойницы в гондоле створками закрыты, вахтенный на мостике — на чеку боцман. У сходней офицер стоит — спит, сосунок. Гондола по типу корпуса в былом от ветролёта туристического, сейчас смотровые окна бронёй заделаны. Погребов хозяйственного назначения из всех трёх десятков в трюме только десять, первый по счёту отведён под холодильную камеру, в него не суйтесь — заперт на «амбарный