Солнце в силках - Марина Сычева Страница 5

Все исчезло, осталось только это слово.

Тураах не помнила, как долго просидела на земле, как добралась до родной юрты, все еще пустой, и отгородилась от мира старой дохой из чернобурки.

Удаганка. О такой судьбе Тураах не просила никогда. Она мечтала совсем о другом. Не о собственной юрте, муже и детях, как сулила ей мать, а о жизни охотника. Конечно, все жители таежного улуса умели ставить силки и ловить рыбу, без этого было не выжить в суровом крае, но… Забираться в самую чащу, выходить один на один против высоконогих лосей, загонять оленей и снежных баранов, обеспечивать свое племя дичью. Как Бэргэн. Сидя в тайном месте, они мечтали о такой участи вместе с Табатой.

Что же теперь? Удаганка. Страшное слово перечеркивало все, что рисовало воображение Тураах. На краю сознания насмешливо кричали вороны.

А Табата? Ойуун сказал, что Табата тоже станет шаманом… Не одна. Друг будет рядом.

Скрипнула дверь, впустила в юрту утреннюю свежесть. Тураах затихла, притворилась спящей. Нарыяна постояла над постелью дочери, вздохнула и отошла, занялась домашними хлопотами. Только всхлипывала иногда.

Тураах плотнее завернулась в залатанную доху. Перебрала все, что знала о шаманах. В сказаниях олонхо, которые скрашивали долгие зимние вечера, больше о воинах-боотурах, победителях коварных абаасов. Но помогали-то им мудрые ойууны. Лечили людей и обращались к богам, благословляли охотников, путешествовали по Трем мирам.

Пусть не такая это судьба, о которой Тураах мечтала, но и она может оказаться полной приключений.

Тураах сама не заметила, как замечталась. Тревога не ушла, спряталась глубже, в недра души. Ее сменило предвкушение чего-то захватывающего, полного тайн.

Когда первые лучи солнца проникли в юрту сквозь мутное окошко, Тураах крепко спала, погрузившись в волшебные приключения.

– Но почему? Я прекрасно себя чувствую! – глиняная чашка, тщательно вычищенная Тураах, жалобно брякнула о стол.

– Ты перенесла тяжелую хворь, – Нарыяна тревожно вглядывалась в лицо дочери: недовольная морщинка между бровей и упрямый блеск черных глаз – ничего больше. Ничего необычного.

– Буду сидеть взаперти – заболею снова, – угрюмо буркнула Тураах и опустила голову. Вот уже третий день, как она встала с постели, а мать ни словом не обмолвилась о том, что предрек старый ойуун. Тураах даже засомневалась, не привиделся ли ей в бреду тот ночной разговор.

Сидеть взаперти больше не было сил. Подвижная, озорная Тураах задыхалась без запахов леса и нежных прикосновений ветерка. Еще больше не терпелось найти Табату и все-все рассказать. Друг или посмеется вместе с ней, или подтвердит слова шамана. Ведь Тайах-ойуун сказал, что будет учить Табату.

Сомнения терзали хуже неволи. Почему молчит мама? И старый шаман больше не появляется… Если подслушанный разговор не сон, не видение, разве не должен был ойуун… Что он должен был, Тураах не придумала. Но что-то должен был?..

Тураах исподлобья взглянула на охотничьи снасти отца и расстроилась еще больше. Отец не приехал…

Подняв голову, она поймала настороженный взгляд матери. Родные, светло-карие глаза словно искали кого-то чужого, тайком забравшегося под кожу Тураах. Или это сама Тураах ищет в себе нечто?

Нарыяна окинула взглядом ровные ряды вычищенных дочерью чашек и горшков:

– Обещай не уходить из деревни.

Тураах вскочила. Конечно, она ни шагу не сделает за пределы улуса. Тараторя обещания, радостно закружила вокруг матери, а затем вприпрыжку помчалась на волю.

Нарыяна обеспокоенно смотрела вслед дочери. Тайах-ойуун обещал сам поговорить с детьми, уверял, что они здоровы и не опасны. Но по улусу уже поползли пересуды. Нехорошее предчувствие не покидало ее.

Довольно прищурившись, Тураах подставила лицо ласковым лучам солнца. Прохладный ветерок запутался в тугих косах, приветственно погладил по щекам, дернул за широкий черный кафтан, украшенный сине-белой вышивкой.

Свобода!

Тураах восторженно оглядела залитый солнцем улус и зашагала мимо юрт к детской поляне на окраине поселения. Табата, должно быть, там: Бэргэн уж точно не стал бы держать младшего брата взаперти.

– Доброго дня вам, хотун Уйгуна! – звонко крикнула Тураах соседке, матери погодок Туярымы и Алтааны. Уйгуна не ответила, поджала губы.

Тураах не обратила внимания на неприветливость соседки: манили звонкие голоса друзей, доносящиеся с игровой поляны.

Вот и сторожевая елочка. Ствол ее, оголенный на две трети роста Тураах, блестел от прикосновений детских ладошек. Тураах радостно махнула рукой, приветствуя дерево, и устремилась к детворе, рассевшейся на поваленном стволе неподалеку от елочки.

Ребята заметили Тураах. Многоголосый гомон прервался. Тураах стало неуютно в неожиданно наступившей тишине. Словно она чужачка. Даже елочка не помахивала ветвями, приветствуя.

Тураах сбилась с шага, оправила кафтан:

– Во что играем?

Недоверие во взглядах друзей свело на нет клокотавшее в душе счастье. Да что с ними со всеми? И Табаты не видно.

Ребята молчали. Кто-то прятал глаза, кто-то смотрел на нее со смесью страха и любопытства.

– Туяры-ыма, Алтаана-а! – разрезал нависшую над поляной тишину голос Уйгуны. Тут же еще несколько взрослых со стороны улуса принялись кликать детей.

Ребята вышли из оцепенения, заторопились на зов. Даже те, кого не звали, засобирались. Поляна стремительно пустела.

Тураах рассеянно оглядывалась по сторонам.

– Куда вы все? И где Табата? – обратилась Тураах к замешкавшемуся пухлощекому мальчишке. Он попятился:

– Мама говорит, с тобой нельзя играть. И с Табатой тоже. Не приходи сюда больше.

Тураах словно чем-то тяжелым по голове ударили. На глаза навернулись слезы. Она смотрела в спины удаляющихся ребят и не понимала, за что они так.

Укрывшись в тени деревьев, Тайах-ойуун наблюдал за Тураах. Руки ее бессильно повисли, по щекам текли слезы. Но ойуун смотрел глубже: внутри, мешаясь с обидой, клокотала сила удаганки. Тураах еще не чувствует, но сила, дарованная Харой Суоруном, Черным Вороном, уже растет в ней.

В душе Тайаха шевельнулся мерзкий червь ненависти, вгрызся в нутро. Имя ему – Умун. Будущая удаганка, прикрытая крылом Ворона, ему не по зубам. Не достать, не подчинить, вот и ярится Неведомый. Она помеха на пути к цели, враг.

Если бы старому ойууну кто-нибудь сказал, что сейчас в его карих глазах проступает звериная желтизна, он бы не удивился.

Он устало смежил веки, укрепляя рубежи в своей душе. Не дать мерзкому червю вырваться наружу. Затем и пустил его в себя ойуун.

Не девочка – мальчик был целью Умуна. Но именно мальчик нуждался в помощи Тайаха, в учителе, в проводнике по тропам Верхнего мира.

Ойуун сомневался. Он должен помочь Табате вырасти достаточно сильным и мудрым, чтобы противостоять злу, нацелившему на него свои когти. Но не опасно ли пораженному тьмой Тайаху сближаться с Табатой? Рано или поздно преграды не выдержат напора, рухнут. Неизвестно, что тогда произойдет.

Тайах стар, тело дряхлеет с каждым днем. Умрет ли вместе с ним поселившееся внутри зло? Вряд ли. Но с гибелью ойунна Умун снова окажется бесплотным духом. Лишь бы хватило сил и времени, чтобы вырастить молодого ойууна.

Старый шаман снова взглянул на горюющую Тураах. Она тоже в опасности. Умун просыпается, стоит только взглянуть на приемыша Ворона. Чует Неведомый в ней помеху. Не завладеть, так навредить, а то и уничтожить. Хорошо, что пути Тураах вне власти Тайаха. Нужно держаться от будущей удаганки подальше, не то захлестнет ненависть, разрушит возведенную старым шаманом темницу для червя.

Тураах дрогнула, утерла непрекращающиеся слезы и бросилась в чащу. От себя не сбежишь, глупышка.

Тайах-ойуун вздохнул. Разговора не избежать, Тураах должна понять: она не одна, Хара Суорун подскажет ей путь, нужно только научиться его слышать.

Ветка больно хлестнула по плечу, но Тураах не остановилась. Бежать, бежать, не помня себя, от недоверчивых взглядов бывших друзей и пристального внимания матери, от гремящего в ушах слова «удаганка».

Бег не давал захлебнуться в подступающем к горлу плаче. Кинулась в ноги едва заметная знакомая тропка, подхватила, уводя за собой. Забыв о данном матери обещании, Тураах неслась к их с Табатой тайному месту – заброшенному охотничьему домику.

Привычно перепрыгнув острый камень, вынырнувший прямо посреди тропки, Тураах остановилась. Сердце колотилось, силилось вырваться из клетки ребер, но отчаяние схлынуло. Тураах прислушалась. Единственный,