Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат Страница 5

Внезапно в Марка словно ударяет молния. Он поднимает голову. Пятый гем. Деревня. Засада. «Вы все умрете!» Конечно! Выходит, проводник с самого начала вел всадников сюда, к деревне?!

— А где Тиу… как его?

— Кто? — На лице Галлия недоумение.

— Проводник! — Марк оглядывается.

Проводник знал про деревню. Он их специально сюда вел. Зачем? Зачем?! Тифон стоглавый, задница Плутона, чрево Юноны…

Декурион выбегает из дома, едва не сбивая по пути Пулиона. Тот удивленно отшатывается, смотрит на командира.

— Марк, ты чего?…

Декурион не отвечает. Видит: полуконь стоит у привязи, уныло повесив морду. Все рассыпается на кусочки, как мозаика: повод намотан на столб, ленточки в длинной гриве, красные, синие, их шевелит ветер, грустная морда, седло — пустое…

— Где он?! — кричит Марк. — Где?!

Всадники бросаются на поиски. Марк почти рычит. Проводника нет. Только вдалеке, у кромки леса, качается ветка. Словно кто-то задел ее рукой, когда уходил. Кусочки мозаики медленно собираются в единое целое…

«Вы все умрете, римляне. Мы всех вас убьем».

Проводник исчез, словно его никогда и не было.

Глава 1

Воля богов

Солнечный свет проникает сквозь окна, пронизывает комнату. Я лежу на кровати, мне двенадцать лет. В лучах солнца золотом вспыхивают пылинки.

Я слышу, как за окном поют птицы. Лето.

Входят двое. Один — постарше, почти юноша, темноволосый. Другой — совсем мальчишка, светлая шевелюра. У них такие лица, словно им только что дали триумф за победу над галлами. Торжественные.

— Смотри, Гай, — говорит старший и протягивает руку. В кулаке что-то зажато. Рядом младший чуть не подпрыгивает от нетерпения. Ну же, ну!

«Что там?» — думаю я.

Старший держит кулак и улыбается. Лицо у него уже резкое и станет еще жестче с возрастом.

Что они опять придумали?

За окном шумят деревья. Гомонят и переругиваются птицы. Я слышу «чвирк-чвирк-чвирк» и назойливый стрекот кузнечиков. Теплый сухой запах травы и лета. Пыль кружится над головами…

Это мои братья. В карих глазах старшего плавится солнечный свет. В синих глазах младшего плещет море.

— Смотри, Гай, — говорит старший. Пальцы медленно разжимаются…

Я моргаю.

На ладони Луция сидит кузнечик. Он потирает друг о друга задние ноги и вдруг исчезает… прыгнул! Я моргаю. Белобрысый мальчишка кричит и срывается за ним в погоню. Пока он с воплями гоняется за кузнечиком по всей комнате, Луций смотрит на меня. И улыбается.

— Очень смешно, — говорю я слабым голосом. — Вы бы еще льва притащили. Или львы закончились?

— Брат, — кивает Луций серьезно, но глаза смеются.

— Брат, — говорю я.

По комнате с грохотом и возмущенными криками носится наш младший.

В синем плаще с белым подбоем, шаркающей от бессонной ночи походкой, ранним утром четвертого дня до начала августовских календ в закрытый сад своего дома на Палатинском холме выхожу я, сенатор Рима Гай Деметрий Целест. Двадцать восемь лет, холост.

Светает. В приятно пригревающих лучах утреннего солнца, в зябкой рассветной тишине просыпающегося города я иду, неторопливо ступая. Песок едва слышно скрипит под подошвами.

На мозаичном полу в беседке уже приготовлено кресло, я, стараясь не зевать, сажусь в него и протягиваю руку в сторону. Управитель дома тут же вкладывает в мою ладонь список расходов.

Я ежусь от предчувствия, растягиваю свиток и бегло просматриваю. Задерживаю взгляд на итоговой сумме. Однако…

— Так много? — Я поднимаю голову. — Нет ошибки?

Управитель заглядывает мне через плечо, разводит руками.

— Простите, господин. Я сделал все что мог, но…

«Но». Какое обидное слово. Я поднимаю руку: подожди.

Закрываю глаза и вижу, как сверху падают золотые ауреи — один за другим. Слышу звон, когда они падают в кучу таких же монет… Звяк, звяк, звяк. Горка золота растет на глазах. Это уже целая гора. Она сверкает, как солнце. Вдруг последняя из монет ударяется, скатывается с кучи, падает на ребро и катится… Очень медленно катится по мозаичному полу. Ударяется в стену. Звяк! Отлетев, золотой кружок дребезжит на мраморе… Пока не замирает неподвижно.

Я смотрю. На монете грубо вычеканен профиль молодого человека в лавровом венке. И надпись: Гай Юлий…

…Цезарь Октавиан…

…АВГУСТ.

«Восемьсот тысяч сестерциев», — думаю я и открываю глаза. Примерно двадцать тысяч золотых монет с профилем молодого человека и надписью «Август».

Я поднимаю голову. Управитель смотрит на меня в упор. Заметив мой взгляд, он опускает глаза, затем протягивает мне калам для письма.

— Вам нужно поставить свою подпись… господин.

Я потираю лоб. Восемьсот тысяч сестерциев!

— Здесь? — Я нахожу и подписываю. Перо скрипит по пергаменту. Я вздыхаю и отдаю калам и пергамент обратно. — О, брат, как дорого ты мне обходишься!

— Господин? — Управитель явно шокирован. Я криво усмехаюсь — юмор, что мне еще остается?

— Шутка, Фомион. Шутка… Что еще скажешь?

Пауза. Управитель думает.

— Все готово, можем начинать, — роковые слова произнесены. Наконец-то. Управитель дома с явным облегчением кланяется — он это сделал. Ждет моих указаний.

— Вино и угощение? — говорю я, чтобы что-то сказать.

Фалернское — лучшее вино в этой богами благословенной дыре под названием Рим. Брат был почти равнодушен к винам, но фалернское даже он сможет оценить…

— Принесено и приготовлено. И учтено, — добавляет управитель торопливо. Я киваю. Теперь я становлюсь главой семьи Деметриев Целестов, хочется мне этого или нет. Поэтому все денежные дела — отныне моя забота. — Да, господин, вы просили доложить, когда придет мим.

— Отлично! Пусть войдет.

В атриум приводят худощавого человека с совершенно невыразительным лицом. За ним идет помощник с темным париком на палке. Мим кланяется.

— Можно начинать, сенатор? — спрашивает он.

— Начинайте, — говорю я.

Архимим — главный над мимами — кивает. У него очень гладкая кожа и седина в коротко остриженных — под парик — волосах. Он приглаживает их ладонями, затем аккуратно берет восковую маску и прижимает к своему лицу. Помощник помогает ему завязать узлы на затылке. Затем приходит очередь парика. Архимим расчесывает пряди, укладывает их руками. Готово. Поворачивается. Я отшатываюсь в первый момент.

На меня смотрит Луций, мой старший брат. Нет… не совсем.

С воскового лица брата смотрят на меня чужие глаза.

Смешно. Я встаю. Ну что за фарс, честное слово… А говорили, что этот мим — лучший в своем деле.

— И это все?

— Еще немного, господин, — поясняет помощник мима.

Архимим делает шаг, другой, поводит руками, словно ловит ускользающее нечто. И вдруг это случается. Я не понимаю как. Архимим как-то по-особому поворачивает голову — и это уже мой брат, Луций. У меня по спине бежит озноб… Проклятье. И дело тут не в маске, хотя она очень хорошая. Скульптор, грек из Коринфа, постарался на славу. Восковая маска, сделанная с живого еще Луция, выглядит прекрасно. Очень похоже. Высокий, львиный лоб с прядью волос, резкие скулы и характерная ироничная складка губ. Только глаза другие.

— Хороший день, — говорит он вдруг.

Мы с управителем вздрагиваем, переглядываемся. Голос и интонации брата — не спутаешь.

Восковой Луций едва заметно улыбается, словно все происходящее его забавляет. Как это похоже на моего брата. Он даже после смерти найдет в происходящем что-нибудь смешное.

Он выглядит… живым.

— Начали, — говорю я не своим голосом. Управитель кивает. Теперь действительно начали.

— Луций Деметрий Целест скончался, — зычный голос глашатаев разлетается над Палатином, над Форумом, над улицами Рима. — Если кто хочет быть на его похоронах, то уже пора. Луций Деметрий Целест…

Такие похороны называют объявленными.

— …бывший легатом в Германии, скончался. Его безутешный наследник устраивает обед и гладиаторские бои в память любимого брата…

Мы выходим из ворот дома. Спускаемся по улице. Перед нами идут флейтисты и профессиональный зазывала.

— Луций Деметрий! — кричит он на фоне плачущих флейт. И так далее.

Архимим с лицом покойного шествует в центре процессии. Вот он идет — я поворачиваю голову и вздрагиваю — знакомой до боли походкой брата. Хороший все-таки мим, талантливый. Он чуть подволакивает правую ногу — Луций в детстве упал с лошади и повредил колено.

Жутковатое ощущение, если честно. Мертвец шагает во главе своих похорон. За ним следуют остальные мимы, изображая наших с Луцием предков — на каждом соответствующая маска. Они не так похожи, как архимим на брата, но что-то есть даже в этом фальшивом шествии. Хороним. Луция хороним.